Долговязый Керестеш, который мыл окно, обернулся и, со злостью посмотрев на белобрысого Хунью, бросил:
— Ты чего раскаркался? Сам и рта не раскрыл, чтобы попросить увольнение, а теперь гадаешь.
Одевшись, Эндре решил разыскать Штольца.
— Ты не знаешь, где Анти? — спросил он у Поллака.
— Вместе с Ломбошем пошел в тир.
— Скажи, что я его искал, — проговорил Эндре, закрывая свою тумбочку. — Если я, чего доброго, не вернусь, пусть наследует мое барахлишко.
— Ты что, демобилизуешься?
— Да нет, просто шучу.
Поллак серьезно взглянул на Эндре:
— Что-то я раньше не замечал, чтобы ты любил шутить.
— Человек едет в отпуск, почему бы ему и не блеснуть чувством юмора? — Керестеш спрыгнул с подоконника и подошел к солдатам. — Эх ты, медвежонок! — весело сказал Он, обращаясь к Поллаку. — Лучше дай Варьяшу адрес своей девушки, пусть навестит ее вместо тебя. Согласен, Варьяш?
— Если он очень попросит.
— Я тебе не то что свою девушку, дочь заклятого врага не доверю, — проговорил рыжеволосый солдат. — Ты своей печальной физиономией хоть кого в два счета очаруешь. Давай поспорим, что я отгадаю, какие слова ты ей скажешь: «Знаете, судьба меня никогда не баловала. У меня нет ни отца, ни матери...» — И вдруг он замолчал, вспомнив, что совсем недавно у Эндре умерла мать. Смущенно извинившись, он ушел в канцелярию.
Миновав проходную, Эндре на мгновение остановился и, подставив лицо утреннему солнцу, глубоко вздохнул. Только сейчас он наконец почувствовал, что находится хоть и в краткосрочном, но отпуске.
На большой перемене Марику вызвал к себе директор Доци. Находившиеся в учительской педагоги переглянулись. Сухопарая Амалия Чутораш почти легла своей плоской грудью на стол и, приблизив лицо к сидевшему напротив нее Жигмонду Вирагу, счищавшему меловое пятно с поношенного пиджака, прошептала:
— Он все еще не утихомирился...
— Пожилой человек — это вовсе не старик, уважаемая Амалия, — проговорил Жигмонд, мужчина лет пятидесяти, с внушительной лысиной, и, посмотрев на сидевшую рядом с ним Анну Мочар, спросил: — Я прав, не так ли, Аннушка?
Седовласая Анна, которой совсем недолго осталось до пенсии, медленно подняла голову, казалось, даже морщины на ее лице разгладились.
— Что ты сказал, Жигмонд? — встрепенулась она.
Он покачал головой, взглянул на свой поношенный пиджак и повторил:
— Я сказал, что пожилой человек — это вовсе, не старик, но можно выразиться иначе: и старому козлу иногда хочется взбрыкнуть.
— А почему вы говорите об этом мне, Жигмонд?
— А ты, Аннушка, разве не заметила, — начала было объяснять Амалия, — что Доци и эта...
— Ах, бросьте, дорогая! — раздраженно перебила ее Анна, закуривая. — Зачем вы обижаете этого ангела? Она ведь еще совсем ребенок...
— Ребенок, говорите? — язвительно переспросила Амалия. — Вот я в двадцать лет действительно была ребенком. И ты тоже, Аннушка. Но она — нет! — И учительница кивнула в сторону директорского кабинета. — Ребенок не станет жить в отдельном доме на краю города, ребенок живет либо с матерью, либо с кем-нибудь из родственников. Она же предоставлена самой себе. И кто знает, чем она там занимается? А зачем она встречается с товарищем Чонгаром? Почему он не встречается со мной или с Магдой? И почему товарищ Чонгар, пока этот ребенок не учительствовал здесь, ни разу не побывал в нашей школе? Теперь же не проходит недели, чтобы он к нам не наведался...
— А что, если он приезжает сюда из-за вас? — улыбнулся Жигмонд Вираг. — Знаете, Амалия, мужчины — народ хитрый. Я, когда был влюблен в мою милую женушку, ухаживал сначала не за ней самой, а за ее подружкой, и только потому, что не осмеливался открыть свои чувства моей возлюбленной...
Магда громко рассмеялась:
— Но потом-то осмелились, Жигмонд! Ваши восемь детишек яркое тому доказательство...
Такие разговоры вели за спиной Марики ее коллеги. Она об этом не только не знала, но и не догадывалась, так как внешне товарищи относились к ней вроде бы доброжелательно и она искренне считала, что в коллективе ее все любят. В своем последнем письме к матери она так и написала: «Я много работаю и очень счастлива, потому что имею возможность видеть результаты своего труда. Дети меня, кажется, любят, и не только они, но и коллеги по работе тоже...»
Вообще-то коллеги, несмотря на все эти пересуды, по-своему любили Марику, хотя нередко завидовали ей. Да и как не позавидовать молодой веселой девушке? По-настоящему же любила Марику только Анна Мочар, немало повидавшая за долгие годы учительской практики и достаточно мудро относившаяся к естественным проявлениям человеческой природы.
Читать дальше