Юлия Лавряшина - Простить нельзя помиловать

Наморщив лоб, Мишка быстро нашел изъян:

– «Н» нету. Ну, и ладно! Давайте!

Маша потянулась к его листку, как делала всегда:

– Давай напишу тебе слово…

– Зачем? – остановил ее Аркадий. – Он давно уже научился делать это сам.

– Давно? – машинально переспросила она и подумала: «Он не пустит меня в их жизнь. Ни за что не пустит. Он больше не верит мне».

Но, быстро записывая столбцами коротенькие слова, вычлененные из одного, длинного, Маша вновь почувствовала успокоение, которое обволакивало ее теплом. Как будто именно сейчас та страшная драма, в которую все они были втянуты, могла наконец закончиться. И они, как выдохшиеся после спектакля актеры, отправились бы домой. Только все вместе и в один дом.

«Почему – нельзя?» – ныло в ней.

И тут опять в мысли вернулся Матвей, с его непонятной, пугающей бедой, уже озлобившей его до того предела, когда он переставал быть собой. Он больше не смеялся и не фантанировал идеями… Если только тот фейерверк… Но наверняка Маша не знала, его ли это рук дело. Ей опять стало холодно: как можно бросить его в таком состоянии?

Спохватившись, она перестала записывать новые слова, чтобы Мишка не проиграл, ведь Аркадий наверняка придумает больше. Если меньше слов окажется у него, сын заподозрит неладное, ведь такого еще не бывало. А Маша действительно иногда проигрывала. Особенно в те месяцы, когда в мыслях у нее был Матвей, только Матвей, и ничего, кроме Матвея…

«Тогда я точно знала, что умру без него, – вспомнилось ей. – А сейчас уже готова оставить его умирать в одиночку. Великая любовь длиной в полгода! Но ведь не из-за меня же! Из-за кого-то или чего-то мне даже неизвестного… Или известного?»

Когда они вместе вышли из больницы, немного стесняясь этого, как школьники, Аркадий заметил первым:

– А вот и он. Его джипище… Не беспокойся, я в состоянии выбрать плитки для потолка. Тем более…

Не договорив, он быстро пошел вперед, вскинув голову и даже не кивнув в сторону машины, ведь Матвей тоже не вышел к ним навстречу. Маша закончила за мужа: «Тем более ты все равно не увидишь этот потолок. Потому что я на порог тебя больше не пущу!»

Конечно, она переборщила с категоричностью, так Аркадий бы никогда не сказал. Но ей нужна была инъекция злости перед разговором с Матвеем, от которого Маша уже не ждала ничего хорошего.

Но она не представляла, что все может быть настолько плохо. Матвея колотило до того, что зубы стучали.

«Наркотики?» – подумала она с ужасом.

Ей захотелось выскочить из машины в темноту, догнать Аркадия, вцепиться в его локоть, упросить взять с собой… Но Маша тут же решила, что не могла не заметить следы от уколов. Их не было. Его тело она хорошо знала.

Матвей то хватался за руль, то отталкивал его. Маша ясно увидела спокойные руки Аркадия, и опять захотелось, чтобы он избавил ее от того страшного, к чему она опять вернулась.

– Что происходит? Ты можешь объяснить? – спросила Маша, стараясь говорить мягко, чтобы не вывести Матвея из себя.

Еще месяц назад, ей и представить было трудно, чтобы он кричал на нее.

– Почему ты ушла из гостиницы? Ты же никогда не ходила в больницу по вечерам!

Он задыхался, но это была не злость. Маше показалось – его душит хорошо знакомый ей ужас.

– Не ходила. Но тебя ведь тоже не было. Я не обязана сидеть в номере целыми днями.

– Почему ты ушла?! – взвыл Матвей, запрокинув голову. – Ничего не случилось бы, если б ты не ушла! Ты должна была быть со мной!

У нее остановилось сердце:

– А что случилось?

Его швырнуло вперед, потом снова отбросило обратно на спинку сиденья.

– Если б ты была там… Я остался бы с тобой, слышишь?! Как ты могла уйти?

– Я же не знала, когда ты вернешься! Что ты натворил?

– Да замолчи ты! – заорал он.

Удар пришелся Маше в солнечное сплетение. Сдавленно охнув, она скрючилась, хватая ртом воздух, а в мыслях мелькнуло: «Вот оно! Дождалась…» Темнота выпустила фиолетово-оранжевые круги, они нанизывались на шею, не давали продохнуть.

Не обращая на нее внимания, Матвей процедил:

– Я уезжаю. Прямо сейчас. Я мог бы уехать сразу, но не смог сделать этого, не увидев тебя. Я ведь тебя любил! – его голос сорвался от ненависти. – Но я выпал из твоего мира! Ты только сделала вид, что перешла в мой… – Матвей вдруг подавился смехом, который пугал еще больше ненависти, – муравейник… Копошились бы себе, карьеру делали… Но тебя потянуло назад! К людям… Черт! Так страшно тянет к людям, с этим не справиться! Я и не знал… А те, другие из этой кучи… Они скажут, что этого и следовало ожидать. Типа они именно это и предсказывали… Я подтвердил все возможные муравьиные стереотипы… Чушь! Всего этого могло и не быть.