Юлия Лавряшина - Простить нельзя помиловать

Мишка старался не смотреть ему в глаза, чтобы Матвей не проник еще глубже. Туда, где теперь никому не должно было найтись места, кроме папы и брата. Ни тому, ни другому не нужно было знать, что там, рядом с ними, еще и мама…

Она хотела остаться с ним в палате, но отец отослал ее за вещами, которые Стас уже должен был собрать. Не стесняясь бывшего мужа, Маша несколько раз поцеловала Мишкину ладошку, и он едва не расплакался от страха: значит, у него и впрямь совсем плохи дела, если она позволила себе такое при других мальчишках. Двое из них были, как и он, «позвоночные», а остальные щеголяли гипсом на руках и ногах. Один из тех, кого тоже приговорили к месяцу неподвижности, все время садился на кровати, и Мишке было слышно, как медсестра посулила ему большущий горб.

– Я не буду вставать, – ужаснувшись, шепнул Мишка отцу. – Буду лежать, даже не пошевелюсь. Только… забери меня домой! Я правда-правда буду лежать!

Глаза жгло все сильнее, ведь они уже видели, как отец тоже уходит, и Мишка на целую вечность остается один на жестком щите. И уснет один, и проснется, и никто не поможет достать «утку» из-под кровати, нянечек не докричишься, об этом мальчишки уже предупредили. И как вообще справляться с этой дурацкой «уткой»?!

Отец заговорил таким мягким голосом, от которого глаза стало жечь уже совсем нестерпимо:

– Тебя же здесь лечить будут, глупыш. Доктор сказал: и лазерная терапия будет, и физио, и массаж… Ну, массажистку я мог бы нанять, а остальное? Надо вылечиться, заяц, чтобы всю жизнь со спиной не мучиться. Сравни: всего месяц или целая жизнь?

– А ты не можешь остаться со мной? – Мишка шептал совсем тихо, чтобы никто в палате не услышал. – Вдруг у них есть лишние кровати? Хотя ты… Тебе работать нужно, да? А может, тогда мама?

– Нет! – отрезал Аркадий, потом спохватился и заговорил прежним тоном: – Ты ведь большой парень, только с малышами мамам разрешают лежать вместе. Такой закон.

– Дурацкий закон! Кто его придумал? – в горле кипели злые слезы, и Мишка судорожно глотал их, понимая, что отец все замечает.

– Не знаю. У этого человека, наверное, не было своих детей.

– Тебя сейчас уже выгонят? Они говорят: тихий час.

– Не выгонят, а попросят уйти. Думаешь, тут злодеи какие-то? Вечером еще пускают, я приду.

Мишка сразу оживился:

– Ладно! А Стас придет?

– От него тебе тоже не удастся отдохнуть. Что тебе принести? Что-нибудь из игрушек?

Пугливо скосив глаза, мальчик зашептал:

– Ну что ты, пап, они же засмеют! Скажут: вот деточка, все еще в игрушечки играет!

– Но ты ведь играешь! Чего тут стесняться?

– Нет, пап, не надо. Они… Они сломают все.

Аркадий нашелся:

– Тогда мы с тобой в «Морской бой» сыграем, когда я приду. Пойдет?

Несмотря на то что отец еще был тут, Мишка уже затосковал по тому времени, когда тот вернется с листочками и карандашами и они сразятся на равных, не волнуясь о том, что папе нужно работать, а ему – делать уроки. Его фантазия уже рисовала отрывистыми мазками вскипающие серые волны, черный и белый глянец больших крейсеров, неустойчивую верткость шлюпок…

Мишке никогда не хотелось стать моряком, но нравилось читать о море, которого он никогда не видел вживую. И даже когда лечащий врач, сухощавый и седой, больше похожий на полковника в отставке, обмолвился о том, что после выписки надо будет плавать, чтобы укреплять мышцы спины, сразу представилась настоящая, бескрайняя вода, не рассеченная пенопластовыми линиями и не скованная прямыми бортиками.

А следом Мишка вспомнил, что о море не может быть и речи, ведь это стоит «сумасшедших денег», как говорил отец. Мальчик еще размышлял над тем, что это сумасшествие, видимо, заразно, если люди, гоняющиеся за такими деньгами, тоже теряют разум…

Однажды Мишка услышал, как соседки то же самое говорили о его маме, и сегодня, в тот момент, когда наконец сумел продохнуть, он всмотрелся в ее лицо со страхом. Но признаков безумия, как он их себе представлял, заметно не было. Ни блуждающего взгляда, ни отвисшей челюсти… Она была все такая же красивая, только очень испуганная и с виновным видом.

Когда она вернулась с целым пакетом вещей, будто Мишка собирался вести в больнице светскую жизнь, Аркадий подавил естественное желание уступить ей место возле сына. Маша протиснулась между соседней кроватью и напрягшимися коленями Аркадия и возле тумбочки присела на корточках.

– Она открывается наоборот, – сказал Мишка о тумбочке. – И как из нее вещи доставать?