Марианна Гончарова - Этюды для левой руки (сборник)

И та же гордыня не позволила мне открыть рот и сказать, что я лежала тихо и смотрела в потолок, а Галак прыгал по всей спальне и не давал спать даже тем, кто хотел уснуть.

Меня она била по попе как-то очень изощренно, задыхаясь и приговаривая: «Скажешь своей мамке, какая ты непослушная, скааааажешь своей мамке. – И добавила странное, что я помню и сейчас: – А то – вабше уж!»

Я как-то чуть раньше во дворе детсада вдруг подслушала разговор воспитателей – они ведь всегда собирались кружком и сплетничали. Про мою маму. Что она ходит в модном полупальто и шляпочке. И что она, конечно, немножко надменная, и дочка у нее заносчивая, ну так что ж – штучка-то приезжая, но ничего – она ж молодая, и милая, и очень вежливая. И стройная, как девочка. И эта самая Она злобно повторила за кем-то, кто наивно восхищался красотой моей мамы: «Как деееевачка… А разговаривает как… как… с прислугой».

– Это как это? – удивилась Елена Васильевна, моя воспитательница.

– Та непонятно ваабше, шо говорит. Будьте любезны, мойте руки… Вапше уж!

И вот эту самую глубоко затаенную неистовую дремучую злобу и зависть я почувствовала в тот момент, когда она меня остервенело лупила.

Я тогда не понимала, почему Она так себя вела, почему она чувствовала такое нервное возбуждение, когда шлепала именно меня, но интуитивно повела себя правильно – маме я ничего в тот день не сказала. Опять же из гордыни и какого-то внутреннего сопротивления.

И мама продолжала быть с ней вежливой, доброжелательной и отстраненной. Как с прислугой.

Маме я тогда ничего не сказала.

Она прочтет об этом только сейчас.

Вторым человеком, укрепившим мой дух, была первая учительница ЛП.

ЛП детей любила… беспощадно. Строгая, с седой прядью, она мне казалась очень старой, хотя наверняка была помоложе, чем я сейчас. Я помню, что у нее были плоские длинные пальцы. Как будто высушенные для гербария – такие плоские. И чистые-чистые, коротко остриженные ногти.

Мне обследовали глаза и закапывали атропином.

ЛП давала диктант. И я сказала, что не могу писать, мне не видно. А она закричала, такой у нее был скрипучий голос – старый голос: «Не ври, Гончарова!» (Что за мода у них была хлестать маленьких детей фамилиями.) И кинула мне на парту тетрадь для контрольных диктантов. Я была просто потрясена, что ЛП мне не поверила. Это вообще случилось впервые в моей жизни, что мне вдруг не поверили. Дома мне верили, друзья мне верили, я всем верила, а ЛП мне вдруг не поверила. И я стала писать под диктовку – на ощупь. Потом, когда мне выписали очки и действие атропина прошло, я увидела, как криво и страшно были написаны слова «Настя живет в деревне. У Насти во дворе гуси, куры и кролики. Настина мама работает в колхозе дояркой. Настина мама встает в пять часов утра».

– Хм, действительно, – скривив рот, сама себе пробормотала ЛП, разглядывая мои каракули, и, как будто оправдывая свою недоверчивость, вдруг раздраженно проворчала: – На каникулах надо это делать! Лечат они! Во время учебного года… Совсем уже!

А глазами Нади Д. никто не занимался. Она сидела на задней парте. И ей не видно было то, что другие пишут на доске. И она привставала и щурилась. Она жила в какой-то странной семье, где на нее никто не обращал внимания – она ходила в школу в мятом платье, кудлатая, без обязательных коричневых бантов. Когда Надя Д. в очередной раз привстала посмотреть на доску, заслуженная учительница, отличник народного образования ЛП крикнула раздраженно:

– Сяааадь! Слепая курица!

Наде Д. было 7 лет, щуплая, с землистым цветом лица, такая жалкая девочка она была, и папа ее был алкоголик. И в семье было полно детей от разных пап. А мама работала уборщицей в нескольких местах. И Надя Д. ходила в группу продленного дня, называлась там стыдным словом «бесплатница», и бывало, что она ела только то, что давали на обед в школе.

ЛП крикнула Наде Д.: «Слепая курица!»

И класс рассмеялся. Но не весь.

ЛП принесла в класс ворох новой сиротского вида одежды – ботинки, пальто. И стала медленно, торжественно и ехидно декламировать:

– За отличную учебу и хорошее поведение Иванову Олегу школа вручает…

И красный, как помидор, Иванов, двоечник, прогульщик, потом он куда-то сгинул, говорят, в колонии убили, он вышел к учительскому столу и взял то, что ему купила школа. А на первой парте сидел Никита П. и потихоньку чистил мандарин. И оттуда, из-под его парты, пахло. И потом настал черед Нади Д. ЛП не ленилась повторять снова и снова: «За отличную учебу и хорошее поведение…»