Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Её странно, изысканно тревожило, каким глубоким врагом она богата. Начинали смыкаться веки, но глаз не хотел упускать силуэт хлопотуна, которым притворяется чернокнижник.

Вдруг она пережила какой-то торопливый испуг, и это оказалось пробуждением. Миг в глазах всё лучилось, а потом она увидела вблизи дерево, в чьей желтеющей листве так и кипел свет. По ту его сторону встало солнце.

Профессор, нагнувшись, помешал в костре угли обломком ветви, поставил на треножник сковороду – улыбчивый, в светленькой рубашке с короткими рукавами.

– Вы так сладко спали, Альхен.

Отчётливо вспомнилось то, что было, и всколыхнувшаяся жизнерадостность угасла. Девушка сбросила штормовку, профессорский пуловер и осталась в спортивной майке – его же. Ни слова не сказав, она пошла к речке умыться, привести себя в порядок. В ольховнике её напугала водяная крыса, едва слышно скользнувшая в воду. Крыса выбралась на полузатонувшее дерево: рыжеватая, с остренькой усатой мордочкой, она смотрела на девушку в неподражаемо лукавом интересе. «Здравствуй, Федора! – тихо сказала ей Алик. – С тобой поздороваться мне очень приятно». Было грустно-грустно, и вдруг стало чуточку вольнее.

Когда возвратилась к костру, профессор снимал с треножника шипящую сковороду. На предложение позавтракать девушка помотала головой – проглотив слюнки. От запаха яичницы, жареной ветчины можно было взбеситься. Лонгин Антонович положил часть яичницы с ветчиной на ломоть хлеба, поднёс ко рту девушки – рот открылся...

Они пили ароматный чай. Профессор влил ей в кружку маленькую порцию ликёра, раза в два поболе уделил себе.

– А улов-то наш – два окуня, лещишка и тринадцать ершей!

Алик подула на чай, отхлебнула и спросила:

– Это много или мало?

– Ну... для такого рыболова, как я, довольно умелого... мало, конечно. Но на даче щука замороженная на кило триста. Уха будет превосходная на четверых.

«На четверых», – повторилось в уме Алика. Она с прищуром смотрела в чай, злясь: он прочитал то, что у неё на лице.

Всю дорогу до дачи она переживала: Виктор, может быть, запил и никуда не поехал... Будет скандал с профессором. Какую снова придётся переносить нервотрёпку... Только бы стычка не довела до милиции! до последующего…

Вездеход лихо проскочил в ворота дачи. На прежнем месте перед домом стояла старая знакомая – чёрная «волга» с несущимся оленем на радиаторе. В мысли, что Енбаева напрасно прождала жениха, Алик выпрыгнула из «уазика». Профессор подошёл к ней, взглянул на часы:

– Третий час. Мы опоздали.

Она смотрела не понимая. Он потянул носом воздух:

– Берёзовые дрова! – и взял её под руку. Она подчинилась в страхе неизвестности... чего бы она не дала, чтобы неизвестность не была условной.

Они обогнули дом, её взгляд скользнул по участку: кочаны капусты, грядки зелёного лука. Дорожка убегала к кустам крыжовника, за ними возвышалось обшитое досками строение с белёной трубой, из которой выпархивал беловато-смуглый дымок.

– Баньку топят. – Лонгин Антонович взял девушку под руку, повлёк по дорожке, в пяти шагах от бани она стала упираться, остановилась. Он оставил её, тихо ступил в сенцы и, не закрыв дверь, возвратился. Алик уловила женский голос, ей казалось, она слышит сладострастное постанывание.

Профессор стоял перед нею – торжественный, ироничный.

– Помните, в день нашего знакомства я сказал, что осмысленная повседневность – война! – вскинув руку, он большим пальцем указал за спину на баню. – Извольте осмыслить факт повседневности.

Она наотмашь влепила ему пощёчину, несколько секунд смотрела на него, склонив набок голову, словно бы изучая, потом повернулась, побежала в дом. Над Виктором повисло остриё меча: то, что малый так поторопился привезти Енбаеву – спозаранок помчался за ней! – обливало кровью сердце Алика, которая счастливо захохотала бы, загорись сейчас баня. Она готова была крикнуть профессору: ей плевать на всё! пусть он выдаёт убийцу. Она собрала свои вещи, закрыв дверь комнаты, переоделась. В распахнутую фортку проникал запах дымка. Выскочив на крыльцо, увидев Лонгина Антоновича около «волги», сказала со звенящей злостью:

– Я домой!

Представился Виктор ночью на этой даче. Профессор увёз её, и парень не сомкнул глаз… «Ему так и виделось, как старый негодяй ебёт меня, – с болезненным удовольствием мысленно произнесла она матерное слово. – Он не мог не рисовать себе, как мы ебёмся! До чего, должно быть, разыгралось его воображение». Она думала: парню досталось – мало не покажется, – и как было ему не помчаться чуть свет за Енбаевой? Вывод был неприятен, и Алик старалась больше думать о том, как малый помучился и помучается ещё… Она открыла заднюю дверцу «волги», со вздохом села. Профессор, усевшись за руль, сказал: