Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Минул день Меремьяны-Кикиморы, сообщил Лонгин Антонович. В свои права вступал март, солнце в полдень резало глаза. В выходной профессор и Алик, взяв с собой Юрыча, поехали на озеро ловить из-подо льда рыбу. Лонгин Антонович хлопотал вокруг жены, наживлял её удочку, они выудили немало рыбы: главным образом, подлещиков, считала Алик, но муж пояснил – это густера.

Алик возвращалась домой в весеннем настроении. Пораньше отправившись с Ло в спальню, она разделила с ним восемь минут острой любви, поначалу вскинув ввысь ноги, качая ими, а затем уронив их на стороны и издавая безудержные стоны.

Заснув глубоким сном, увидела себя голой, в босоножках на каблуке, и стоящего рядом голого мужчину, необыкновенно высокого, в очках, о котором знала, что это – генерал Андрей Власов. Он улыбался ей, что-то говорил, рокотал его бас, но слов нельзя было разобрать. Она, испытывая к нему горячую симпатию, глядела на его торчащий член, мужчина взял её под руку, подвёл к столу, покрытому белой скатертью, Алик увидела, как он наклоняется. Он подхватил её под попу, поднял, уложил на стол на спину, она подняла круто ноги, её ступни в босоножках легли на его плечи. Алик сдавила ступнями его шею, ожидая ощущения фаллоса в сладкоежке, но его не было, она протянула руку, ища член, – и проснулась.

Положив ладонь на фаллос спавшего на спине мужа, прижалась к нему грудями, разбудила, прошептала:

– Ло, мне хочется.

Она сжимала чуткой рукой его яйца, потом легла на него и, приподняв попку, залупила пальцами фаллос, стала потирать его головку о клитор. Орудие встало вторчь, Алик, введя его и усевшись, экстазно прогибала спинку, щипала мужу грудь, раскачивая маятник, затем её попа стала мелко и часто-часто подскакивать, вся вибрируя… темп-темп-темп!. тело пронизала судорога; сладострастно ёжась, Алик приняла упоительно щекочущий выброс и потянулась.

Утром за завтраком она сказала Лонгину Антоновичу:

– Я думаю о людях, у кого жизнь ужасно оборвалась. Власов мне вспомнился. Если всё так, как ты о нём говоришь, его очень жалко.

– Жалко… – повторил профессор, вспоминая генерала, – он бросил вызов непобедимому, и оно его задушило. Он был человек риска и остаётся для меня примером индивидуалиста. Крестьянский сын, учившийся в семинарии, сделал в советское время карьеру, с начала войны, как велели ему обстоятельства, воевал с немцами, командовал корпусом, а потом – 20-й армией под Москвой. Тут он весьма отличился. Но когда ему дали 2-ю ударную армию и немцы обложили её в волховских болотах, что было делать? Застрелиться? Чего ради?

Лонгин Антонович прикоснулся к несчастной судьбе:

– Его выдали крестьяне, оказался в плену. Что ждало его? Генералы в немецких лагерях от голода не умирали, он дожил бы до конца войны, но, избеги или нет сталинского гнева, в любом случае тащился бы по жизни презренным неудачником. Бывшим пленным была заказана дорога наверх.

Я отлично представляю, сказал профессор, его состояние в бараке для пленных: настоящее было печальным, будущее – грустным. И тут ему предложили взяться за создание Русской Освободительной Армии, провозглашая цель – борьбу с кровавым режимом Сталина. Пленный становился нужной деятельной личностью – разве же этого мало? Из-за чего ему было не соглашаться? Из преданности так называемой родине? У Ленина и других большевиков была родина – Российская империя. Но в разгар её войны с Германией Ленин вступил в сговор с германской верхушкой, брал немецкие деньги, чтобы пропагандой разлагать русскую армию. Немцы провезли его с группой соратников через свою территорию, чтобы он явился в Россию и взорвал её изнутри.

То есть, сделал вывод Лонгин Антонович, Ленина не удовлетворяла родина, которая ему досталась, и он решил с помощью немцев создать и, в конечном счёте, создал другую, подходящую для себя родину. Так почему было Власову не попытаться сделать то же самое? Он и его соратники выработали программу, как построить новую Россию после свержения Сталина и коммунистов.

Другое дело, объяснял профессор, что немцы не захотели, чтобы он сосредоточил под своей властью русскую армию в полтора миллиона. Они были правы. Войну они медленно, но проигрывали, и как бы они помешали генералу с такими войсками перейти на сторону того же Сталина, чтобы стать героем? У немцев были свои интересы, у Власова – свои. Командующий армией в полтора миллиона имел бы выбор: почему не вступить в союз с американцами и англичанами? Короче, он мог взять Германию за горло. Поэтому ему позволили создать к началу сорок пятого года лишь одну русскую дивизию.