15 февраля
Когда я судился со своей радиокомпанией по поводу одного трудового конфликта, мои интересы в суде представлял адвокат по имени Краусхаар, который незадолго до этого женился на восточной немке. Поскольку я не знаю никого другого, кто проделал подобный фокус, я договорился с ним о встрече, чтобы расспросить его о возможных препятствиях. Я еще тогда, раньше, спросил его об этом — просто из любопытства, и мне запомнился его ответ: настоящая любовь прошибает любые стены. Я тогда так и не понял, был ли это юмор, или его слова действительно заключали в себе пафос человека, прошедшего через суровые испытания и не желающего распространяться на эту тему. По пути в его контору я кажусь себе бездельником, который купил лотерейный билет и решил заранее, на всякий случай, проконсультироваться в банке, как ему выгоднее вложить свои ожидаемые миллионы.
Узнав, о чем пойдет речь, Краусхаар не скрывает своего разочарования; похоже, дела у его конторы обстоят не лучшим образом. Только когда я изъявляю готовность выразить свою благодарность за его советы в виде гонорара, он становится словоохотливей. Он просит секретаршу принести нам кофе и говорит, что гонорар будет более чем скромным, так как совет его предельно краток: поскорее выбросить эту мысль из головы. Что, неужели так сложно, спрашиваю я. Он кивает и говорит: да, и во всех отношениях. Он давно уже расстался со своей женой. Поверьте мне, говорит он, эти люди совершенно не годятся для жизни на свободе. Они привыкли жить в загонах, любой элемент неожиданности вызывает у них панику. Они, как коровы, — жуют свою траву, таращатся на горизонт и ждут дойки. Я тогда стал жертвой трех обстоятельств: красивая женщина, величие задачи и моя проклятая страсть к экзотике. Вместо того чтобы жениться на индианке или эскимоске, с которыми все было бы в тысячу раз проще, я, как идиот, выбрал восточную немку. И вот результат: я плачу не только алименты, я плачу ей еще и ренту, от размеров которой у меня сердце кровью обливается, и, видимо, буду платить до самой своей преждевременной кончины. Я забыл еще сказать, что этим людям неизвестно чувство жалости. В школе им вдалбливали, что в условиях капитализма сострадание означает верную смерть, и это единственный урок, который они усвоили. Наш брак можно разделить на два периода: сначала я учил ее манерам, потом она давала мне уроки безжалостности. Если вы еще не совсем потеряли разум, найдите себе хорошую, простую женщину здесь, на Западе, с которой вы могли бы быть несчастным обычным, традиционным способом. До этого момента, говорит он, его совет не стоил ни гроша.
Когда я скромно замечаю, что ведь одна история любви может быть не похожа на другую (хотя его слова произвели на меня глубокое впечатление), он сочувственно говорит: да, конечно, каждый надеется стать исключением. Мой отец был менее настойчив, он ограничился кратким выразительным предостережением; впрочем, у него не было такого опыта, как у Краусхаара, — ему пришлось довольствоваться отеческой любовью и несколькими мудрыми высказываниями из местной газеты. Я говорю, что все-таки хотел бы ознакомиться с подробностями этой процедуры: кого спрашивают, кому в первую очередь сообщают о своих брачных планах, за кем последнее слово и т. д.
Краусхаар кряхтит под бременем моей невменяемости; меня надо взять под охранный арест, ворчит он. Потом все же перечисляет мне названия разных учреждений. О последовательности прохождения этих инстанций я могу не беспокоиться, прибавляет он: они все равно будут отфутболивать меня, отсылая друг к другу. Я должен быть готов и к тому, что какой-нибудь представитель власти потребует ответных услуг; это тоже входит в правила игры, сказал он со значением. В самом конце аудиенции Краусхаару приходит в голову неожиданная мысль, и он дает мне адрес своего знакомого адвоката в Восточном Берлине. Он, мол, лучше разбирается в этих делах; в свое время он помогал и ему. К сожалению, успешно. Краусхаар даже не представляет себе, насколько странный вопрос я ему задал: кому в первую очередь сообщают о своих брачных планах? Разумеется, Аманде.
18 февраля
В честь Аманды я приготовил свое коронное блюдо: спагетти «Альфредо». Наши дополуденные встречи по-прежнему похожи на маленькие праздники; да и как что-то может измениться, пока не происходит ничего непредвиденного? Иногда мне кажется, что она первая женщина в моей жизни, что до этого я имел дело лишь с девицами, с подружками для досуга или просто с женскими телами. Так, как Аманда, скажем, достает молоко из холодильника, его может доставать только женщина. Я не дерзаю предполагать, что я для нее так же привлекателен, как она для меня, но, как-никак, она стала моей любовницей, никто ее к этому не принуждал.
Читать дальше