Марк Ламброн - Странники в ночи

— Правда?

Снова, как в сентябре шестидесятого, я ощутил боль. И желание отомстить.

— Моя мать умерла два года назад, — произнесла она бесстрастным тоном.

— Мне очень жаль. Я не…

— Не надо жалеть, — отрезала она. — Во всяком случае, моя жизнь изменилась еще до этого.

Я невольно оглядел комнату. Наваленные в беспорядке книги, плакаты на стенах, мексиканская мебель, пластинки, лежащие на полу. Кейт перехватила мой взгляд.

— Понимаю, это место может показаться вам странным. Один мой друг говорит, что я устроила бункер вьетконговцев в будуаре. Но у меня нет времени, чтобы все тут переделать, мне оставили эту квартиру, и я в ней живу, вот и все.

Она выражалась так просто и прямо, что я почувствовал себя еще более сбитым с толку.

— А на что уходит ваше время?

Кейт встрепенулась и не без гордости произнесла:

— Я журналистка, работаю в «Нью-Йорк таймс». Занимаюсь внутриамериканской проблематикой. Если точнее, движением «новых левых».

— Кого вы называете «новыми левыми»?

Казалось, Кейт удивил мой вопрос. Но она спокойно ответила:

— Это студенческие движения. Движения борцов за гражданские права. Феминистские организации. Разве во Франции о них не знают?

— Знают, — не слишком находчиво ответил я.

— Вообще-то вам, наверно, пора что-нибудь выпить. Выпьете чаю?

— С удовольствием.

— Подождите, я сейчас, — сказала она, вставая.

Она направилась к двери, а я с удивлением смотрел ей вслед. Чопорная светская дама, которую я видел в Риме, стала гибкой, словно индианка.

Я взглянул на газеты, наваленные на столе. Среди них лежала студенческая газета Калифорнийского университета, отпечатанная на грубой бумаге, рядом — сборник стихотворений Лоренса Ферлингетти. Потом я поднял глаза к окну: за ним все еще падал снег. Вокруг этой мирной гостиной расстилался город, скованный холодом, погружавшийся в ночь. С женщиной, которая сейчас кипятила воду на кухне, я встречался только раз, в сентябре шестидесятого года, и встреча длилась всего полчаса. Кто она, Кейт Маколифф? Ощущение нереальности происходящего, какое возникает после долгого перелета, в первые часы пребывания в далеком, чужом городе, вдруг переросло в тревогу. Где Тина?

Вошла Кейт Маколифф, неся поднос с чайником, чашками и сахарницей. Она сдвинула в сторону бумаги и поставила поднос на низкий столик между диванами. Когда она наклонилась, разливая чай, ее темные волосы свесились на глаза. Она грациозным движением откинула их назад. И мне показалось, что с нее вдруг спали невидимые путы, сковывавшие ее шесть лет назад.

Она села на диван напротив меня.

— Вы меня вызвали из-за Тины, — произнес я, пожалуй, чересчур напористо.

Кейт Маколифф взглянула на меня без улыбки. Очевидно, тон моего голоса ясно давал понять: «Он все еще влюблен в Тину».

— Да, — отозвалась она после небольшой паузы. — У нее тяжелые проблемы из-за наркотиков. Когда она вернулась из Рима, я думала, что дело пойдет на лад. Тина перестала нюхать кокаин, но она связалась с самыми эксцентричными людьми в городе. А три года назад она начала принимать амфетамины, и теперь у нее развилась зависимость.

— Зависимость от чего?

— От таблеток. Туинол, обетрол и как они там еще называются. Но помимо этого она опять стала употреблять кокаин и другие наркотики. Носится по Нью-Йорку, практически никогда не спит — не жизнь, а какой-то ад. У нее были периоды депрессии, параноидальные приступы, и после этого она каждый раз начинает лошадиными дозами принимать кокаин. За последний год ее два раза приходилось класть в больницу. Но сейчас наметился просвет.

— Просвет?

— Да, она проходит курс детоксикации. И вроде бы успешно.

Чай обжигал горло. Каждая фраза Кейт болью отдавалась у меня в сердце. Юная девушка, которую я увидел апрельской ночью в садах палаццо Бьондани. Терраса кафе «Стрега-Дзеппа», пляж в Фонте деи Марми… А теперь этот снег над Нью-Йорком.

— А чем она еще занимается?

Кейт Маколифф бессильно развела руками.

— Можно сказать, ничем. После смерти матери она, как и я, получила наследство.

Кейт отвернулась. И я вдруг почувствовал тяжесть испытания, которое превратило ее в зрелого человека. Сестра, при жизни ставшая чем-то вроде призрака, чувство вины, присосавшееся, словно пиявка. Но страдание закалило ее, а не сломило.

— Чего же вы хотите от меня? — спросил я. — Ведь мы с Тиной так давно расстались.

— Она не забыла вас, Жак. Она мне сказала об этом.