Михаил Веллер - Огонь и агония

Руфь и Кид хотят оставаться с Мэйсоном и делать для него все возможное. А он требует, чтобы они шли: еды и так впроголодь, затянув стоянку — они погибнут в пути на морозе от голода. И его жена и неродившийся ребенок тоже погибнут. Мы должны умереть в наших детях и продолжаем жить в наших детях — с обнаженной буквальностью тут. Только — «не оставляй меня умирать одного…» Здесь каждый думает о другом — и это справедливо. И живые уходят — жить, они — те, кто в пути; оставив мертвого в его могиле: на верхушках двух сосенок, притянутого ремнями в своем коконе из шкур.

Друг спустил курок. И умерший взлетел к небу. Все детали реалистичны, обусловлены, понятны. А символику ищите сами.

Но перед этим — голодающие собаки растерзали и съели ослабшую Кармен. Вот так и жизнь поступает с изящным искусством оперных страстей. Собачья наша жизнь. А что делать. Драма жизни. Жестока она. Съели Кармен и не подавились.

А еще перед этим — умирающий Мэйсон попросил прощения у Кида. За то, что безжалостно хлестал бичом упавшую в упряжке несчастную Кармен, пытаясь заставить ее подняться.

Так может, Искусство и право? И безжалостная жизнь просто бичует и сжирает его, потому что жестоки ее законы?.. А на самом деле — жизнь повторяет то, что искусство изображает; только повторяет гораздо проще, грубее — и человечнее, душевнее, понятнее в то же время.

Вы понимаете — прекрасная, огненная, ветреная, заколотая ревнивцем Кармен — и несчастная, замученная жизнью северная ездовая собака, сожранная другими. Солдат, контрабандист, разбойник, любовник счастливый и отставленный — Хозе в теплой прекрасной Испании, — и выбивающийся из сил в адском труде золотоискатель в ледяной и темной заполярной Аляске, верный друг и верный муж верной жены — который просит скорей убить его, чтобы осталась жива она. Ничего противопоставление? Красивый эгоистичный мир условного искусства — и жестокий благородный мир реальной жизни.

Это фантастически сложная конструкция! Вот такой это очень сложный, многослойный рассказ — при всей его внешней краткости и простоте. Джек Лондон был истинно американский писатель и великий новеллист: он делал экшен на уровне реальной логичной простой достоверности, где ты следишь за напряженным действием и цельными характерами героев — и в то же время конструкция и смыслы этого экшена оказывались очень многозначными, непростыми, глубокими. Думай сколько хочешь — если сумеешь увидеть и начать понимать, — но внешне все просто.

По глубине, сложности, философичности, богатству прочтений и аллюзий — «Белое безмолвие» есть один из вершинных шедевров мировой новеллистики. (Вообще на таком уровне из мировых новеллистов постоянно работал только великий Акутагава. Таких рассказов в мировой литературе у прочих и двух дюжин не наберется.)

…У кого-то сейчас может сложиться мнение, возможно, что я это все напридумал, измыслил себе, типа просто вчитал смыслы в текст, которых там и не было. Ну, просто вот описана такая история, и так все понятно, нечего так обобщать. Но, видите ли… Хороший рассказ — это всегда притча. Просто неназойливая. Произведение искусства тем совершеннее, чем оно многозначнее, чем больше смыслов в нем раскрывается и чем многообразнее его можно толковать — без натяжек и бреда, разумеется. Разумные люди понимали это давно.

Лондон страшно страдал и жаловался, что критики видят в его произведениях только приключения, сильные характеры и кровь; и не видят того смысла, того значения, которое там содержится. В последние годы жизни он писал об этом открытым текстом, он жаловался друзьям. Его все больше считали таким отважным романтиком и приключенцем, певцом сильных личностей и первопроходцев. А он ведь, как многие талантливые и энергичные самоучки, был очень образованным человеком, очень много читал, много передумал, имел свои философские взгляды.

В известном своем очерке «Как я стал социалистом» Джек Лондон рассказывал, что с юности был ярым индивидуалистом: он был силен, энергичен, храбр, брался за любую работу, и считал, что право сильных — это справедливый закон жизни. А потом, бродяжничая по дорогам Америки, увидел других людей: они тоже были сильными и храбрыми, но тяжелая жизнь высосала всю их силу и выбросила на обочину.

Я думаю, самый сильный, самый глубокий, вот проникающий в самые глубины души рассказ об ужасах бездушного, машинного, бесчувственного капитализма написал Джек Лондон — «Отступник». Это великое произведение. Раз прочитал — уже не забудешь. И ни с чем не перепутаешь. Несчастный мальчик, пошедший работать на фабрику в семь лет, и с тех пор всю жизнь встававший в пять утра, евший впроголодь, живший в нищете, содержавший к восемнадцати годам на свой заработок семью — мать, брата, сестру; всю жизнь — по десять часов в день, изматывающий беспрерывный темп работы, однообразной, бессмысленной; затемно ушел из дому и затемно пришел. Изуродованный этой работой, тощий, сутулый, узкогрудый, волочащий ноги, похожий на истощенную больную обезьяну. И вот он однажды заболел — и впервые в жизни две недели ничего не делал: лежал и спал. И, придя в себя, стал считать: сколько же он движений сделал в этой потогонной нечеловеческой системе работы, что высшее наслаждение — отдыхать не шевелясь. Ему восемнадцать лет — он уже старичок. И эти сотни миллионов движений, с раннего детства, привели его в ужас. Долгожданное лакомство, которое мать обещала всю жизнь, оставляет его равнодушным. И его семья, вся его работа — у него уже нет сил испытывать привязанность ни к чему. И он уходит из дома — без денег, без еды — в никуда. И улыбается впервые в жизни. Поезд повез его неизвестно куда, начинается дорога, с адом покончено, только теперь он начнет жить — даже если ему отпущено мало дней.