Леонид Жуховицкий - Колькин ключ

Пермяков в прежней своей удачливой жизни тоже позволял. Тоже помогал случайным людям, тратил, не жадничая, время, деньги, душевные силы, и все это без особых размышлений, ибо отдавал не последнее. Сам так поступал и даже малость собой гордился.

Однако сейчас эта щедрость от богатства вызывала досаду и раздражение.

— Бродить — оно, конечно, увлекательно, — сказал Викентьев. — Но дальше-то? Ну, обойдешь еще полстраны. А в финале? Что после тебя останется?

На «ты» так на «ты».

— То же, что и после тебя, — ответил Пермяков, — холмик останется. Может, твой будет чуть повыше.

Зачем он так нарывался и к чему это приведет, Пермяков не прикидывал. Хуже не будет, а будет — и черт с ним! Просто хотелось, чтобы самоуверенный собеседник за эту свою снисходительную, сверху вниз, доброжелательность хоть чем-нибудь заплатил — пусть даже минутой злости.

Но Викентьев не разозлился… Викентьев проговорил мягко, с жалостью:

— Хочешь дожить потихоньку? Так ведь все равно не получится. Это в семьдесят можно доживать. А в сорок жить надо. Хочешь не хочешь, а придется…

Эта жалость была больней всего. Пермяков выдавил угрюмо:

— Ладно. Там поглядим…

В коридоре его ждали. Раиса стояла у стенки прямо против двери, лицо у нее было решительное. На широкой лавке сидели Павлик и рыжий Костя. Еще два паренька из той же компании перетаптывались у выхода. Прямо в осаду взяли, подумал Пермяков. — Извинились хотя бы? — агрессивно спросила Раиса.

— Все в норме, — ответил он.

На улице она взяла его под руку. Павлик сзади спросил:

— Ужин греть?

— После придет, — сказала Раиса. Ребята проявили деликатность — молча отстали. Ночью стройка выглядела странно и красиво. Грязь, канавы, бетонный лом — все было скрыто темнотой. Редкие фонари вдоль не проложенных, а только намеченных улиц окраины лишь подчеркивали глухую огромность окружающей тайги. Вразброс поставленные дома светились теплыми окнами маняще и недосягаемо, как большие корабли на ночном рейде.

— Устал? — спросила Раиса.

— Не с чего. — ответил Пермяков.

Он чувствовал себя странно. С одной стороны, шел и говорил с Раисой, причем вполне внятно, даже в интонации попадал. С другой — все искал, что бы ответить Викентьеву на те его жалостливые слова. Прямо мать родная, думал он про начальника, но ухмылка не состраивалась.

Раиса озабоченно вздохнула, помедлила и вдруг предложила:

— Хочешь, уедем?

— Куда? — удивился он.

— Куда скажешь. Можно на Север.

— И чего делать будем?

— Что и здесь. Работать пойду. А ты — как настроение.

— Какой же тебе смысл хорошее место бросать? — возразил Пермяков.

Раиса спросила осторожно:

— А тебе тут… ничего?

Он пожал плечами:

— Нормально.

— А эти идиоты?

— Почему же идиоты? — не согласился Пермяков. — Ты вот на них напустилась, а зря. Кража у них. Никуда не денешься, надо искать.

— Не там ищут!

— А ты откуда знаешь, что не там?

Раиса остановилась и, придержав его за рукав, тревожно уставилась в глаза. Пермяков усмехнулся:

— Не бойся, не моя профессия.

— И за то спасибо, — пробурчала Раиса, — а то совсем бы полный набор…

Они шли просто так, без цели, гуляли, и все. Но Пермяков не удивился, когда в конце концов вышли не к Павликову общежитию, а к Раисиному.

Немного постояли на тротуаре под фонарем.

— Смотри, — удивился Пермяков, — уже ночь.

Раиса ворчливо сказала:

— Ночь не ночь, а ужинать-то надо. Пошли?

— Твои не спят?

— А хоть и спят. На кухне посидим.

— Павлик постное масло принес, — вспомнил он.

— До утра не скиснет! — отмахнулась Раиса. На кухне, куда прошли неслышно, она быстро собрала ужин. И, пока Пермяков ел, сидела, угрюмо задумавшись, бормоча:

— Чего же теперь делать-то, а? Надо же такое!

— Ты о чем? — спросил он.

— Да ну их! Я вот думаю — как бы дальше не цеплялись.

Поморщила лоб и неуверенно предложила:

— А может, сторожем пойти или вахтером? В универмаг, на базу… Сутки отработал, трое гуляй. На базе — там вообще сиди себе с книжечкой.

— Это можно, — сразу согласился Пермяков.

— Главное, числиться будешь, — обрадовалась она. — А ночь отдежурить, это и я за тебя могу.

— Тогда вообще милое дело, — с энтузиазмом, отозвался он, и Раиса вновь не уловила тонко позванивавшую в его голосе досадливую злость. Она снесла посуду в мойку и медленно перемыла под слабой, почти беззвучной струёй. Потом спросила:

— У тебя специальность хорошая была?