Адель Фернандес - Ранний плод - горький плод

— Ну вот и хорошо, теперь у наших ребят еды хватит на несколько дней. Можно и возвращаться. А то моя жена и девчонка каждый раз беспокоятся. Спокойной ночи.

Жильбер и Хосе направляются к усадьбе. В окне Матильды еще горит свет.

— Пойду скажу tia Матильде, чтоб не беспокоилась, — говорит Хосе и припускается бегом, несмотря на темноту.

Жильбер думает о Луи, который в этот момент едет со своими товарищами по дорогам Тревареза, в грузовичке с погашенными фарами, держа наготове ружья и автоматы. А завтра Луи вернется к себе, будет принимать больных, потом на велосипеде отправится по срочным вызовам — и все это со спокойным, улыбающимся лицом доброго сельского врача. А затем настанет ночь, и он вновь займет свое место среди партизан. Для одних он — доктор Луи Валлес, для других — товарищ Пинед. И все это время образ Матильды будет с ним, в его сердце — как болезнь, от которой нельзя вылечиться. Жильберу грустно. Грустно за своего друга, за напрасно растраченную любовь, за всех тех в маки, кто живет в постоянной опасности и кому с каждым днем становится все труднее. Грустно также за то, что этот заключенный с немцами мир — лишь обман, а жизнь — сплошная ложь и угроза. Матильда знает, что Жорж — во спасение — исподволь сотрудничает с оккупантами. А Хосе участвует в операциях против них из любви к приключениям, он смело идет на все, твердо веря: «Мне всегда везет».. Он еще так молод! А Франсина ничего не знает, ровным счетом ничего. Она живет в оккупации так же, как жила во время войны, устраиваясь как можно лучше. После провала на конкурсе и нескольких дней отчаяния, которые последовали за ним, она возобновила уроки пения, вернулась к своей мечте. Жильбер спрашивает себя, станет ли когда-нибудь эта женщина-ребенок настоящей женой? Его как-то сбивает с толку то, что он с одинаковым умилением относится и к Франсине, и к крошке Клоди. Его дочь... Он обожает ее и всякий раз, беря на руки, испытывает одно и то же чувство тревоги — ему так хочется воспитать ее, увидеть, как она растет, живет, радуется, и он боится, что ему не дано будет это познать. Он идет по направлению к Бастиде, стараясь обойти лужи грязи. Ему хотелось бы выругаться, как это делает Луи, чтобы излить свое отвращение, свой гнев. Мерзкая война... Но он не умеет ни топать ногами, как Хосе, ни ругаться, как Луи. Все вокруг смутно, перемешано, неразрешимо. Поведение Франсины в любви, огорчающее его не меньше, чем ее поведение в роли матери, жены; отвращение, которое ему внушает позиция брата; опасности подпольной борьбы; трудности, связанные с проведением работ в усадьбе; нехватка семян, отсутствие сельскохозяйственного инвентаря, удобрений, опылителей и ко всему прочему — бдительное око службы снабжения, налоги, сущий грабеж. Гоберы, Матильда, Хосе надрываются, работая из последних сил. Ни о каких сельскохозяйственных рабочих и речи быть не может. Приходится делать все самим, стиснув зубы, но с каждым сезоном работать становится все тяжелее, все сильнее охватывает отчаяние.

Сейчас зима... Они проредили сосняк, чтобы иметь дрова, — ведь достать уголь для отопления невозможно.

Жильбер закрывает дверь Бастиды. И чувствует, как его охватывает накопившаяся за день усталость, как тяжелеют руки и ноги. Он медленно поднимается по лестнице, стараясь, чтобы не скрипели ступеньки. Франсина спит, укрывшись до самого подбородка одеялом. Волосы ее разметались по подушке, окружив голову золотым ореолом, длинные ресницы слегка дрожат и бросают голубую тень на щеки, губы приоткрыты в полуулыбке.

Жильбер вслушивается в дыхание Франсины, которое медленно и равномерно приподнимает одеяло. Потом чуть сдергивает его и любуется маленькой, округлой, твердой, как у подростка, грудью, которая ритмично вздымается и опускается. Жильбер колеблется, не решаясь разбудить жену, затем шепчет: «Франсина» — и, не обращая внимания на сонный протест, уступая желанию, возникшему скорее от отчаяния, чем от страсти, овладевает ею с яростью животного.

Полночь. Где-то во Франции взрываются поезда с боеприпасами. Рушится мост под колонной немецких солдат, направляющихся на русский фронт. Взрываются динамит, самодельные бомбы, мины... Оккупанты арестовывают, пытают, сажают в тюрьмы, расстреливают, ссылают. Люди прячутся, уходят в подполье, играют жизнью, как в орел и решку. Страна залита кровью, все ее ресурсы истощены. Французы подсчитывают продовольственные талоны, наступает голод, порождающий черный рынок, мошенничества спекулянтов и ловкачей. Мысль о том, как раздобыть еду, неотступно терзает всех! Нет одежды, нет обуви, все сношено, чинено и перечинено, вновь появились кустари давно минувших дней. Из старых шин делают обувь, вяжут из бумаги и размотанных веревок, курят тимьян и другие травы, делают мыло из плюща и золы.