Адель Фернандес - Ранний плод - горький плод

Жильбер уже не бежит — он слушает забытые звуки: где-то далеко около дома Гоберов кричит петух, лает собака, гремя цепью. Слышен стук топора по дереву — ствол трещит в ответ, будто эхо. По проселку, ведущему к усадьбе Луи Валлеса, едет, поскрипывая, телега, лошадь цокает копытами, задевает сбруей за ветки. Жильбер и Хосе идут молча, вцепившись в сверток, словно иначе они оторвались бы от земли и улетели. В доме открыто окно. Из него выглядывает женщина, видит их.

— Матильда! —кричит Жильбер.

Он выпускает из руки сверток и бежит к дому. Хосе стоит неподвижно, продолжая одной рукой держать сверток. Женщина открыла дверь, вот она сбежала по трем ступенькам крыльца и бросилась в объятия Жильбера. Затем слегка отодвинулась, смотрит на него, снова целует и, повернувшись к дому, зовет: «Франсина! Жорж!.. Жильбер вернулся!» Потом, увидев Хосе, спрашивает:

— Чей это ребенок?...

— Один бедный мальчуган, испанец, сирота. Ему надо в Марсель, но он денек-другой побудет у нас.

Жильбер отвечает уже на ходу. Он поспешно взбежал на крыльцо, толкнул дверь. И ринулся было вверх по лестнице, но что-то словно пригвоздило его к месту — этот полумрак в передней, тишина, запах горячего хлеба и кофе, исходящий из кухни, запах табачного дыма от трубки Жоржа, которым тянет из кабинета, и в этой приглушенной тишине несколько музыкальных аккордов и голос Франсины, которая поет в музыкальной комнате на втором этаже, в другом конце дома.

Жильбер хватается за перила и медленно начинает подниматься вверх — ноги у него дрожат. Просто невероятно, что все здесь осталось таким же... как прежде... невероятно мирным! Мир — это кофе с молоком, по утрам варенье Матильды, трубка Жоржа, набитая амстердамским табаком, и Франсина, которая учится петь. Жильберу хотелось бы отогнать прочь жуткие картины недавнего прошлого, но они неотступно преследуют его. Они стоят у него перед глазами, как дымовая завеса, отделяющая его от этого чудом сохранившегося счастья. С каждым шагом ему хочется что-то растоптать, уничтожить, похоронить навсегда. Он слышит, как за ним поднимается Матильда. Она не изменилась — тонкая, загорелая, с небрежно причесанными черными вьющимися волосами. Когда он целовал ее, у него было такое ощущение, точно он прильнул к роднику своего детства. Она отодвинулась, чтобы посмотреть на него, и он увидел в ее голубых, таких ясных глазах слезы, — ему хотелось рассмеяться, пошутить над ней, как когда-то, но он не смог, что-то застряло в горле, и они заговорили о Хосе.

Жильбер пересек будуар, комнату для гостей. Он глубоко вдыхает запах мастики, выстиранных ситцевых занавесок — запах, который, как ему казалось, он забыл. Он распахивает дверь музыкальной комнаты, и Франсина оборачивается.

— Ты?! — И вот она уже в его объятиях. — Я была уверена, что ты вернешься! Почему ты не написал?.. — Она говорит и смеется, а он целует ее; потом она смотрит на Жильбера, и недовольная гримаса появляется на ее лице. — Какой ты бледный и как плохо пострижен! Это теперь такая мода у военных?

Она свежая, благоухающая, прелестная, длинные волосы ниспадают до плеч, розовый шелковый пеньюар, плотно облегающий талию и бедра, подчеркивает красоту ее тела, в длинном вырезе виден маленький затененный треугольник между грудей.

— Франсина... моя Франсина! — повторяет Жильбер. Он словно поглупел, взволнован, как мальчишка, и даже не способен отвечать на вопросы жены.

— Наконец-то эта грязная война кончилась, — говорит Франсина.

«Кончилась... совсем кончилась?.. Возможно ли это?»

Матильда стоит в дверях. Засунув руки в карманы большого голубого фартука, она смотрит с улыбкой на Жильбера и Франсину, но взгляд у нее — сосредоточенно-серьезный, словно она знает все, что он видел, все, что он перечувствовал, все тяжелое и мрачное, что он носит в себе. Во взгляде же Франсины — лишь свет и радость.

— Ты что же, не собираешься посмотреть на свою дочку? — спрашивает Матильда. «Правда, ведь у меня есть ребенок», — вспоминает Жильбер.

Франсина берет его за руку и тащит в коридор. Жильбер хотел было войти в свою комнату, но Франсина подталкивает его дальше — к комнатам Жоржа.

— Малышка у Матильды, она ею занимается. Эта паршивка Клоди имеет привычку просыпаться на заре, а я, ты ведь знаешь... я люблю поспать.

Да, он знает. Ставни закрыты до десяти часов. Он всегда вставал и выходил на цыпочках из комнаты.

— А меня она совсем не беспокоит, — говорит Матильда. — Это гораздо приятнее, чем будильник. Пойди посмотри на маленькое чудо, только тихо: она спит.