Ирина Левитес - Аня

— Можно подумать! А для чего же вы, любезный, воду мутите постоянно?

— Вы что, не понимаете? Он просто любитель ловить рыбку в мутной воде. Ему сам процесс нравится. Он с него тащится! Вот взял бы и сам покрутился в этом дурдоме. Вся страна на уши встала, а Ефим Маркович нашел крайнего.

— Да! Почему не дали слово Александру Михайловичу? Дайте человеку сказать!

— По всем пунктам обвинительной речи уважаемого Ефима Марковича я могу дать исчерпывающие пояснения. — Главный встал и, старательно сохраняя хладнокровие, начал приводить свои, также весьма аргументированные, доводы.

Аня не слушала. Надоело. У каждого своя правда. А ей, признаться, не хотелось чудесный майский вечер проводить таким скучным способом. И ведь не поймешь, кто прав, кто виноват. Ефим Маркович очень убедителен. И говорит красиво. И цитаты у него всегда к месту. Этакий Дон Кихот, разящий ветряные мельницы. Но Александр Михайлович тоже мало похож на отъявленного злодея, которым его настойчиво пытаются выставить. Он очень симпатичный. И разговаривает всегда вежливо, даже Аню, несмотря на ее скромную должность, величает на «вы».

А что касается гуманитарной помощи — в Аниной процедурной спирт всегда есть, и лекарства выдают. Мало, правда, но больные свои ампулы приносят. Вот шприцев действительно не хватает. Приходится их кипятить. Буржуи, придумавшие одноразовые шприцы в стерильных упаковках, никогда бы не додумались до того, что пластиковые инструменты прекрасно промываются, кипятятся и используются несколько раз. Для безопасности старшая сестра даже повесила над раковиной инструкцию по замачиванию одноразовых шприцев в моющем растворе. А что? Ведь это роскошь невиданная: одну-единственную инъекцию сделать и выбрасывать хороший инструмент. Имущество надо беречь, а не разбазаривать. Тем более потому, что иголочки эти капиталисты делают остренькие, больные очень довольны. Так что нечего кричать и возмущаться.

Жаль, что нельзя сбежать и погулять по весеннему городу, вдыхая полной грудью пьянящий воздух. Хорошо еще, что удалось занять укромное место в дальнем углу под пыльной пальмой, развесившей резные опахала. За их прикрытием можно было потихоньку смеяться и болтать на более интересные темы, чем пропавшая гуманитарка и зарулившая налево зарплата. В последнее время рядом усаживался рентгенолог Леонид Алексеевич и смешил, рисуя шаржи: Ефима Марковича — в тоге римского патриция и с лавровым венком на голове; главврача — в виде великомученика с нимбом вокруг ежика коротко стриженных волос; Аню — в платье принцессы, с фижмами и стоячим стрельчатым воротником, сжимающую в руках шприц колоссальных размеров. Рисунки были забавными, внимание доктора льстило.

К врачам Аня привыкла относиться с уважением: они все без исключения относились к существам высшего порядка, владеющим тайным знанием и относящимся к закрытой касте посвященных. Самой Ане, получившей красный диплом после окончания училища год назад и лишь слегка, как ей казалось, прикоснувшейся к великим тайнам бескрайней медицины, никогда не удалось бы достичь таких же вершин. Поэтому она смотрела на врачей с обожанием, безоговорочно принимая на веру все, что они говорили, отыскивая в их порой обыденных высказываниях тайный смысл и беспрекословно подчиняясь распоряжениям по законам субординации.

Леонид Алексеевич, несмотря на принадлежность к избранным, был молод, только-только после интернатуры, и поэтому, невзирая на робость, Аня слегка кокетничала с ним, удивляясь собственному нахальству. Сидела, не натягивая на колени, как обычно, подол короткого халата, впрочем, делая вид, что ее ноги, небрежно закинутые одна на другую, не имеют к ней ни малейшего отношения. Почему бы и не пофлиртовать от нечего делать?

Признаться, внимание Леонида Алексеевича было приятно. Настя из регистратуры постоянно строила ему глазки, Вера с первого участка в его присутствии томно млела, не соображая, что выглядит просто смешно, а окулист Нина Петровна притаскивала домашние пирожки, хотя все знали, что печет ее мама, а сама она умеет только чай варить. Как с ума все посходили! И все потому, что у него правильные черты лица; яркие голубые глаза, затененные чересчур длинными, прямо-таки девичьими, ресницами; широкие брови, сходящиеся нежным пушком на переносице; волнистые каштановые волосы над высоким лбом, а также голливудский символ суперменов — твердый подбородок. К тому же он был высок, широкоплеч и весело трепался, беззаботно высмеивая все, что попадало в поле его зрения.