Пол Бейти - Черный кандидат

«Слава богу, я не в этих классах. Да еще летом…»

Скрипя колесами коляски, Уинстон вез Джорди на собрание, которое для него организовал Спенсер. По телефону Спенсер описал собрание как совет команды на поле: Уинстон и люди, занимающие важное место в его жизни, соберутся вместе, обсудят, как им лучше занести мяч в тачдаун, а потом приступят к игре.

– Уинстон становится успешным, на старт, внимание, марш! – сказал Спенсер.

Уинстон сомневался, что все будет так просто.

Он заглянул в класс на втором этаже. Учитель стоял у развернутой карты Нью-Йорка, закрепляя знания по краеведению.

– Сколько районов в Нью-Йорке?

– Пять! Статен-Айленд, Бронкс, Куинс, Бруклин и Манхэттен.

– Какие из них расположены на островах?

– Статен-Айленд!

– И?

– Манхэттен!

– Какой район находится на севере?

– Бронкс!

– А где находится север?

Весь класс поднял пальцы вверх, к небесам. Преподаватель обреченно закрыл лицо руками.

– Нет, нет!

– Блин, в этом году они даже тупее нас, – пробормотал Уинстон, прикрыл дверь класса и опасливо пошел в сторону учительской.

Мисс Данливи оторвалась от обеда и вгляделась в округлый силуэт, застывший по другую сторону застекленной двери. Она открыла дверь.

– Добрый вечер, – с хичкоковской тягучестью сказал Уинстон.

– Рада тебя видеть, Уинстон. – Учительница увидела сидевшего в коляске Джорди. – Это твой сын? Какой милый, можно взять его на руки?

Уинстон откатил коляску назад, загораживая ребенка собой.

– Не, нельзя. Белым нельзя к нему прикасаться. Иначе придется мне его убить. Как крольчихе, если человек берет на руки ее крольчонка.

Мисс Данливи преподавала Уинстону прошлой осенью, когда он записался на подготовительную программу в общественном центре. Его язык сопротивлялся правилам английского. Для Уинстона язык служил продолжением души. И если речь, пестрящая двойным отрицанием, неправильным спряжением глагола «быть» и многим другим, была неправильная, то и мысли были неправильными. И часто ее исправления превращали Уинстона в ходячий список этнических опечаток.

В школе с альтернативной методикой обучения, где преподавали в основном бывшие дети-цветы, все еще дувшиеся на Боба Дилана за то, что тот перешел на электрогитару, мисс Данливи была не худшим учителем. Она просто учила. Не пилила Уинстона по поводу его домашних дел, не копалась в литературном навозе в поисках дидактичного стихотворения или снисходительного романа, отполированного политкорректностью до сходства с гибридом «Хижины дяди Тома» и ежегодного президентского послания.

Она не проводила уроки географии с точки зрения сандинистского активиста, голосом диктора Общественного радио: « Люди, сегодня я буду помечать краснымми флажками страны Латинской Америки, где Соединенные Штаты проводили секретные операции для устранения местного руководства. Я прикрепляю флажок, а вы повторяйте за мной: Ку-у-у-ба-а-а, Ар-хенти-и-и-и-на, Ни-ик-кар-ра-гхвхгвхуа». На уроках математики мисс Данливи не прибегала к напускной «уличной» манере, чтобы объяснять деление дробей на понятном местным языке: « Значит, пялим зенки – если вам, типа, захотелось разделить одну дробь на другую, то вы переворачиваете делитель, ставите с ног на голову, находите наибольший общий делитель, сокращаете, потом перемножаете числитель с числителем, а знаменатель со знаменателем. Крутая лажа, не?» В отличие от преподавателей-мужчин, она не множила свои грехи, постоянно опаздывая на занятия и, не особенно таясь, трахая по выходным подопечных.

Несмотря на сопротивление наставлениям мисс Данливи, Уинстон вплотную подошел к рубежу в двести баллов – для правонарушителя вроде него эквивалент «Оксфордской мили» – и бросил школу. Когда мисс Данливи спросила о причинах, Уинстон ответил, что опасался, что может натворить, если завалит тест.

– Я знаю, что кого-то покалечу.

Еще он сказал, что боялся и успешной сдачи теста:

– Я знаю, что покалечу себя. Взорву свою жизнь.

Уинстон слышал приглушенные разговоры из комнаты для собраний.

– Мой отец уже здесь? – спросил он.

– Да. Ты останешься на его выступление?

– Да ну на хер – отцовские проблемы хуже, чем то, что вы нас заставляли читать. Только не говорите, что вы попались на эту шнягу про «Черные пантеры» с народом.

– Твой отец вдохновляет тысячи людей, вовлеченных в борьбу.

– Я знаю только, что от его чтения я буду бороться со сном. Первое, что папаша делает каждый раз – кладет перед собой часы, весь из себя серьезный. Словно то, что он будет говорить, очень важно. Типа «Революция может начаться в любой момент, нельзя терять ни минуты». А потом забывает про время и три часа читает херню. Белые могут вернуть обратно рабовладение, а этот ниггер все еще будет читать.