Шань Са - Играющая в го

— Она оскорбляет господ императорских офицеров.

— Скажи, что ее товарищи во всем сознались. Только она не желает сотрудничать. К чему упираться?

Женщина съеживается. Я вижу, как дрожит ее окровавленная спина с заломленными назад руками.

Лейтенант наносит ей жестокий удар ногой. Она опрокидывается на бок, поворачивает к нам распухшее посиневшее лицо.

Придавив ей лицо сапогом, лейтенант улыбается:

— Скажи, что, если она не заговорит, я засуну ей в задницу раскаленную кочергу.

Китаец спешит перевести его слова несчастной. Она перестает стонать. Все смотрят на полумертвое тело женщины. Лейтенант делает знак переводчику, хватает ручку и листок бумаги. Внезапно женщина выпрямляется и начинает вопить, как вырвавшаяся из ада фурия:

— Убей меня! Убей меня! Все вы прокляты…

Лейтенант не ждет перевода — смысл сказанного понятен ему без слов. По его знаку палачи бросаются на женщину, удерживая ее за плечи. Лейтенант берет раскаленную докрасна кочергу.

Узница заходится в крике, от ее тела поднимается зловонный дым. Я отворачиваюсь. Лейтенант бросает кочергу в таз и смотрит на меня, загадочно улыбаясь.

— Перерыв. Мы продолжим позднее.

Он увлекает меня в другие камеры, со скрупулезной точностью исследователя объясняет во всех подробностях назначение крючков, хлыстов, палок, иголок, кипящего масла и перечной воды. Мы заходим в его кабинет, и он предлагает мне стаканчик сакэ.

— Прошу меня извинить, я никогда не пью среди дня.

Он хохочет.

— Любая тюрьма похожа на королевство со своими собственными законами. Сакэ заставляет мозг работать активнее, будоражит воображение, помогает бороться с усталостью.

Я прощаюсь под предлогом срочной встречи. На пороге он спрашивает:

— Надеюсь, вы в скором времени посетите нас снова?

Я молча киваю.

У себя в кабинете я составляю рапорт для капитана Накамуры, в котором расхваливаю работу лейтенанта Оки: «Этот человек работает очень тщательно и дотошно. Он всей душой предан императору. Следует дать ему полную свободу и позволить выполнять его обязанности с помощью надежных подчиненных. Человек извне может только нарушить налаженный ход допросов. Прошу вас, господин капитан, больше не посылать меня с проверками в тюрьму. Сегодняшний визит еще больше укрепил мою убежденность в том, что нельзя попадаться живым в руки врагов».

Три дня спустя солдат передает мне послание от Оки: лейтенант хочет переговорить со мной по важному делу. Я немедленно отправляюсь на встречу. Несмотря на жару, лейтенант вырядился в новенький мундир и сверкающие на солнце сапоги.

Он приветствует меня улыбкой:

— У меня для вас хорошая новость. Человек, которого вы видели во дворе, заговорил. Во время последней облавы мы арестовали пятнадцатилетнего мальчишку. Его допрос состоится сегодня ночью. Хотите присутствовать?

При слове «допрос» у меня к горлу подступает дурнота. Я произношу несколько лестных слов в адрес переводчика лейтенанта и объясняю, что в моем присутствии нет никакого смысла.

Он невозмутимо смотрит мне прямо в глаза и продолжает настаивать:

— Вы действительно не хотите поучаствовать? Жаль. Мальчишка очень мил, и я уже отобрал несколько крепких парней, которые заставят его говорить всю ночь. Это будет великолепно.

Температура в этот день достигает тридцати пяти градусов в тени, но от слов лейтенанта по моему телу пробегает ледяная дрожь. Я несвязно бормочу, что подобное зрелище меня не занимает.

Он удивлен:

— Я думал, вы любите такие вещи.

— Лейтенант, ваша миссия чрезвычайно сложна и важна для экспансии Японии и прославления императора. Я не хочу отвлекать вас. Позвольте отклонить ваше столь любезное приглашение.

По лицу моего собеседника пробегает тень разочарования. Он с грустью смотрит на меня. Лейтенант Ока так идеально выбрит, что его маленькие усики могут в любой момент вспорхнуть с верхней губы и улететь.

— Ну же, лейтенант, — говорю я, похлопав его по плечу. — Возвращайтесь к работе. От нее зависит слава империи.

Всю неделю я поджидала Миня на перекрестке.

Бродя вечерами по академическому бульвару, тщетно надеялась увидеть знакомое лицо.

Нахожу адрес, который дала мне Тан. Перед ветхим домом в рабочем квартале с криками носятся ребятишки. Старая женщина устало выбивает простыни.

Появляется соседка.

— Я должна вернуть книгу Тан.

— Ее арестовали.

По городу расползается ужас. Японцы решили бросить в тюрьму всех несогласных с режимом. Я удивляюсь, что меня до сих пор не арестовали. Ночами прислушиваюсь к мерному топоту солдат, к лаю собак и боюсь услышать глухой стук кулака в нашу дверь. Молчание еще страшнее шума и смятения. Я смотрю на потолок, окидываю взглядом туалетный столик с зеркалом в голубой шелковой раме, письменный стол, букет роз в вазе. Все это могут сломать, раздавить, сжечь. Наш дом, подобно дому Цзина, превратится в обугленный скелет.