Шань Са - Играющая в го

Вскоре солнце одолевает три четверти пути по небесному своду. Я прячусь под ивой. На перекресток выходят японские солдаты с флажками на штыках. Я вижу под касками их молодые жестокие лица. Приземистые, узкоглазые, с усиками под приплюснутыми носами, они представляют ту расу островитян, которая, если верить легенде, происходит от нашей, китайской, расы. Эти люди мне отвратительны.

В одиннадцать решаю отправиться в школу. Хун говорит, что преподаватель литературы заметил мое отсутствие и сделал пометку в журнале. «Почему ты опоздала?» — спрашивает она. Я сообщаю ей о случившемся.

Она размышляет вслух:

— Тебе бы следовало исчезнуть на некоторое время. Ты встречалась с Минем и Цзином. Японцы могут тобой заинтересоваться.

Меня смешат ее слова.

— Если они придут за мной, я буду счастлива сдаться. Да и где бы я могла спрятаться? Если скроюсь, они арестуют моих родителей. Пусть забирают меня, если хотят.

Хун умоляет меня не делать глупостей:

— Ничего я не сделаю. Я ведь так рассудительна, так труслива. Я не отправлюсь поджигать казарму японцев, чтобы спасти своих друзей. Они настоящие герои. Они умеют стрелять из пистолета, бросать гранаты и обращаться со взрывчаткой. Они знают, что такое рисковать жизнью во имя великого дела. А я никогда не прикасалась к оружию. Понятия не имею, сколько оно весит и как работает. Я не сумела распознать революционера. Я — самая обычная девушка.

Капитану Накамуре повсюду мерещатся шпионы — даже в японской армии. Сомневаясь в преданности китайских переводчиков, он уговаривает меня поприсутствовать на допросе новых пленных.

Тюрьма расположена в самом центре казармы, во дворе, укрывшемся под сенью высоких платанов. Как только я переступаю порог, в нос мне ударяет вонь — тот же запах, что царит на поле боя на следующий день после сражения.

Лейтенант Ока — капитан Накамура познакомил нас во время одного из ужинов в городе — встречает меня с распростертыми объятиями. У него чересчур лощеная внешность: форма сшита на заказ, усики безупречно подстрижены.

Он ведет меня во второй двор: к дереву подвешен за ноги китаец. Его голое тело исполосовано черными отметинами от побоев. При нашем приближении в воздух поднимается рой мух, открывая нашим глазам изуродованную, напоминающую возделанную почву, плоть.

— После порки я применил к нему раскаленное железо, — сообщает мне лейтенант.

Внутри здания запах разложения усиливается. Лейтенант Ока хранит полную невозмутимость, и я пытаюсь вести себя так же. Он предлагает мне совершить экскурсию по тюрьме. В длинном мрачном коридоре он с гордостью врача, любующегося своей образцовой больницей, демонстрирует мне камеры. За решетками я различаю изуродованные тела еще живых людей. Лейтенант объясняет, что, прибыв к месту службы, он первым делом приказал уменьшить высоту потолков, чтобы преступники не могли стоять, после чего сократил их рацион.

Я задыхаюсь от запаха экскрементов и крови. Заметив, что мне нехорошо, мой гид произносит тоном усердного чиновника:

— Сожалею, лейтенант, когда этих свиней бьют палками, у них начинается понос.

От вида умирающих людей у меня мороз пробегает по коже. Но безмятежно-внимательный вид лейтенанта Оки не позволяет мне выказать отвращение. Я не могу проявить неуважение к его работе. Боясь насмешки над собственной слабостью, я сглатываю горькую слюну и произношу несколько хвалебных слов. Он благодарит меня застенчивой улыбкой.

Пыточные камеры находятся в конце коридора. Лейтенант выбрал их сознательно, чтобы крики несчастных узников разносились по всей тюрьме. Желая продемонстрировать свое мастерство, он приказывает помощнику возобновить допрос.

От женского вопля волосы встают дыбом у меня на голове.

— Коммунистке насыпали соли на рану, — поясняет лейтенант.

Помолчав, он добавляет:

— Когда я учился, наш инструктор часто повторял: женщины переносят пытки терпеливее мужчин. Эта мерзавка особенно упряма.

Он открывает дверь. В центре комнаты, в очаге горит огонь, в бронзовом тазу разогревают металлические прутья. Жара стоит невыносимая. Два палача с волосатыми руками выливают ведро воды на обнаженную женщину. К ней склоняется переводчик.

— Говори! — кричит он по-китайски. — Если все скажешь, императорская армия пощадит твою жизнь.

Она стонет, шепчет срывающимся от боли голосом:

— Проклятые японские собаки…

— Что она говорит? — спрашивает лейтенант Ока.