Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей

— Еще раз здесь увижу — убью! — пообещал «малиновый пиджак», проходя мимо.

Толстяк благоразумно не поднимался с асфальта до тех пор, пока его мучитель не сел в машину и сверкающая полировкой «вольво» не скрылась за углом дома, увозя прочь нового «властелина жизни». Только после этого он встал, осторожно ощупал руками ноющие бока, оглядел то, во что превратилась его и без того ветхая одежда, и снова вздохнул.

«Это еще ничего, — подумал он, щурясь на яркое солнце. — Лохмотья быстро высохнут, да и сало меня в очередной раз спасло — вроде, ничего не сломано… А вот Хромого, что в подвале за универсамом жил, такие же "малиновые пиджаки" машинами переехали только за то, что после первого предупреждения из их дома не убрался. Два «джипа» по нему туда и обратно прошлись — смотреть не на что было. Мясо, и мясо… Так что мне еще повезло».

Он доковылял до детского садика и уселся на низенькую скамеечку. Сегодня отсюда его никто не гнал — была суббота, и садик не работал.

По причине все той же субботы на улицах было малолюдно — большинство еще нежилось в кроватях, позволяя себе как можно полнее почувствовать ленивую истому выходных. Толстяк зябко передернул плечами — впитавшаяся в одежду влага добралась до тела, и тоскливо посмотрел на окна дома напротив. Представил себе, что вон те окна, зашторенные темно-зелеными занавесками, это окна его квартиры, и ему остается только подняться, достать ключи и вернуться ксебе домой. Он войдет в прихожую, снимет с себя драные сандалии, пройдет в ванную комнату, откроет воду и, вылив целый флакон ароматной пенки, заберется в ванную. Вода будет теплой, пена заискрится под светом вычурных ламп, а он закурит толстую, коричневую сигарету и…

Кто-то потрогал его ногу. Очнувшись от грез, Толстяк открыл глаза и посмотрел на розовомордого свиноподобного бультерьера, деловито обнюхивавшего его сандалии. Шагах в десяти стоял лощеный мужчина лет тридцати пяти, одетый в модное пальто, и наблюдал за своим питомцем, с неподдельным интересом на лице ожидая дальнейших событий.

Но белобрысый отпрыск свиньи и ящерицы лишь ткнулся холодным пятачком в колено Толстяка и призывно завилял хвостом. Толстяк понял и поскреб его за ухом. Псу это понравилось и, забравшись передними лапами на скамейку, он требовательно зафыркал.

— Сигизмунд, ко мне! — позвал мужчина, на лице которого ожидание сменилось разочарованием. — Отойди от него, еще блох подцепишь.

Толстяк еще раз взглянул на темно-зеленые занавеси окон, вздохнул и поднялся. Пора было приступать к работе. Последнее время выживать в городе стало значительно труднее. Благосостояние основной массы горожан таяло подобно кусочку льда на солнцепеке, и это заметно отражалось на их милосердии. Да и нищих стало слишком много для такого маленького городка. Вновь ломалась годами выстраиваемая иерархия мира нищих и бездомных, деформируясь жутко, причудливо и подчас абсурдно. Мог ли подумать Толстяк еще каких-нибудь три-четыре года назад, что у него появятся «своя» территория, «свой» начальник (или, как любил называть себя дядя Леша — «авторитет»), «свой» рэкет и даже «бюро интимных услуг» под предводительством вертлявого и прижимистого Мишки-сутенера? Правда, весь «бордель» состоял пока из двух пропившихся до синевы бомжих — Машки Морозовой и Таньки Климовой, но ведь — почин! А как любил говаривать трижды проклятый всеми обездоленными политик: «Главное — начать».

Территория, отведенная «персонально» Толстяку, включала в себя три дома в новостройках. Ни кафе, ни магазина с заветным мусорным бачком на заднем дворе — какой уж тут доход? Но все равно приятно — три «собственных» шестиэтажных дома — это еще надо осмыслить. Не каждый «новый русский» может похвастаться таким состоянием. Впрочем, кроме гордости «обладания» это Толстяку ничего не приносило.

— И тут обман, — ворчал умный Профессор. — Мерзость и обман. «Собственность» называется. Хорошо хоть еще «приватизировать» не заставляют… Славно разделили, «по-справедливости». Ты, Толстяк, мужик незлобный, наивный, потому и получил «территорию» в три дома, с которых ни дохода, ни удовольствия. А тот же Черепок, хоть и вор, хоть и сволочь, но заимел и универсам, и кафе, и должность «сборщика», а ведь дань вы с ним одинаковую дяде Леше платите. Почему все так? Потому-что Черепок когда-то с самим Капитаном в зоне сидел, а ты обычным работягой на заводе был, да обычным бомжом остался. Какая же это справедливость, когда не поровну, не по совести, а по силе да по блату? И сделать ничего нельзя. Не жаловаться же дяде Леше на дядю Лешу? Ведь «арбитражный суд» у него все тот же Черепок олицетворяет. Уж мы-то сколько всего потерпели, казалось — что с нас брать? Так нет же, и до нас добрались. С нас по нитке, и какому-то мерзавцу — рубашка. Обман это. Мерзкий обман.