Орхан Памук - Новая жизнь

— Я никогда не встречал ангела, о котором написано в книге, — сказал он мне. — Может быть, человек, умирая, видит его из окна автобуса.

Как он хорошо улыбался, как безжалостно! Я убью его. Но не сразу. Мы должны еще поговорить. Сначала я должен узнать у него, как мне найти и вернуть душу. Но ощущение собственной ничтожности мешало мне. Обычное утро в Восточной Анатолии: по прогнозам, ожидалась переменная облачность, местами дожди, мирный вокзал сиял светом, две курицы задумчиво копошились в конце перрона, два веселых парнишки, болтая, таскали из тележки в привокзальный буфет ящики с газировкой, начальник станции курил сигарету, — все отвлекло меня, заставляя думать только о наступающем дне.

Мы долго молчали. Я все думал, о чем его спросить. А он, возможно, придумывал, как ему избавиться от меня и моих вопросов. Мы еще немного посидели. И тут случилось ужасное. Он заплатил за чай. Обнял и расцеловал меня в щеки. Как он рад мне! А я его ненавидел! Ладно, я не ненавидел, я любил. Нет! С какой стати мне его любить? Я хотел убить его.

Не сейчас. Он пойдет мимо циркового шатра на обратном пути, войдет в комнату, в эту крысиную нору на аккуратной улице, живущей по законам перспективы, займется дурацкой писаниной. Я срежу путь у железной дороги, догоню его и убью на глазах у Ангела Желаний, которого он так презирает.

Я позволил этому самовлюбленному мерзавцу уйти. Я злился на Джанан за то, что она могла любить его. Но я посмотрел издалека на его хрупкую, печальную тень и понял, что Джанан все же была права. Какой же нерешительный этот Осман, главный герой книги, которую вы сейчас читаете! И какой жалкий! В глубине души он чувствует, что человек, которого он пытается ненавидеть, — прав. Он чувствует и то, что не сможет сразу его убить. Я сидел на шатком стуле в кафе около двух часов, не глядя ни на кого, и, болтая ногами, размышлял, какие еще ловушки расставил мне дядя Рыфкы в новой жизни.

К обеду я, несостоявшийся убийца, сконфуженно вернулся в отель «Доверие». Администратор очень обрадовался, что стамбульский гость останется еще на одну ночь, и угостил меня чаем. Я долго выслушивал его армейские воспоминания, — я боялся одиночества, поджидавшего меня в комнате; когда разговор зашел обо мне, я ограничился тем, что сказал ему, что у меня «есть неоплаченный счет», но я «пока не могу закончить дело».

Поднявшись в комнату, я включил телевизор, выключенный кем-то во время моего отсутствия. На черно-белом экране вдоль белой стены двигалась тень с пистолетом, — прицелившись, она обстреляла из-за угла свою жертву. Я попытался вспомнить, не видели ли мы с Джанан в каком-нибудь автобусе цветную версию этой сцены. Я сел на кровать и стал терпеливо дожидаться финальной сцены убийства. Потом я оказался у окна и уставился на его окно. Он писал, но я не знал, вижу ли я его или его тень. Он сидит и спокойно пишет, он хочет уничто жить меня. Какое-то время я смотрел телевизор, но тут же забыл, что смотрел. Затем я опять подошел к окну и опять посмотрел на его окно. Он достиг покоя в конце пути, а я метался среди черно-белых теней, стрелявших друг в друга. Он знал обо всем, он перешел по ту сторону, он познал мудрость новой жизни, но скрыл ее от меня; а у меня не было ничего, кроме смутной надежды обладать Джанан.

Почему в фильмах никогда не показывают, сколь печален удел убийцы, погрязшего в собственном ничтожестве? Если бы я был режиссером, я показал бы в своем фильме разобранную кровать, оконные рамы с осыпавшейся краской, заляпанные занавески и грязные мятые рубашки человека, который готовится стать убийцей; лиловый пиджак, в карманах которого он постоянно что-то ищет; и, наконец, я показал бы, как он сидит, ссутулившись, на кровати и размышляет, не поласкать ли ему себя от нечего делать.

Я долго совещался с голосами, звучавшими у меня в голове: почему красивые, чуткие женщины обычно влюбляются в разочарованных мужчин? Если я стать убийцей, каким я стану — жалким или грустным? Сможет ли Джанан по-настоящему любить меня, пусть даже вдвое меньше, чем человека, которого я скоро убью? Смог бы я поступить как Нахит-Мехмед-Осман и посвятить жизнь переписыванию в школьные тетради книги дяди Рыфкы?

После того как солнце скрылось за крышами аккуратных домов, а прохладный вечер пошел бродить по улицам вместе с длинными тенями, я, не отрываясь, смотрел на его окно. Я не видел его, но думал, что вижу; я смотрел и смотрел на его окно, на его комнату, пытаясь убедить себя, что я действительно кого-то вижу.