Михаил Шахназаров - Слева молот, справа серп

– Я же говорил, символично. Конечная остановка, – грустно усмехнулся Андрей. – Как говорила моя бабушка: «Остановка Дерезай – кому надо, вылезай». Эх…

– Послушай, символист. Повторяю: не нужно пессимистических страданий. Это всего-навсего следственный изолятор, а не тюрьма и не зона. Если повезет, как я уже говорил, проведем здесь три дня.

– А если не повезет? Рома, понятие везения с нашей жизнью несовместимо. Кому рассказать, не поверят. Напороться на мель, крутя педали водного велосипеда. Хорошо, на планере полетать не удумали.

– Еще успеем. И не перебивай, пожалуйста. Всю вину я беру на себя.

– Так нечестно, Рома.

– Я же просил не перебивать. Честно, Андрюша. Все честно. У тебя Света, малышка растет. Это раз. Нам не нужно формулировки «преступление в группе» – это два. Говори, что да, мол, все происходило на моих глазах, но я был категорически против.

– Рома, но я же не гондон какой. Я же не последняя сволочь, Рома.

– Андрюша, иногда побыть сволочью и гондоном необходимо. Я имел в виду, побыть в шкуре сволочи и гондона. Пойми, если нам пришьют группу, мы можем вполне осязаемые срока выхватить. Зато спать ты будешь с чистой совестью. Но на нарах. И, возможно, долго. Да и, если вспомнить начало всей этой истории, ты ведь с самого начала действительно всей этой афере противился.

За стеклом дежурки сидел молоденький сержант. Иссиня-черные волосы, маслянистые карие глаза и нос с горбинкой выдавали в нем кавказца.

– Нас искали, – нагнувшись к окошку, сообщил служивому Рома.

– Лично я никого не искал, – решил пошутить южанин. – И если мы кого-то ищем, то обязательно находим.

Цинизм системы юноше был не чужд.

– А нас вот не нашли. Потерялись мы.

– Если вы сюда пошутить пришли, то зря.

– Послушайте, товарищ сержант. За нами сегодня приходили ваши коллеги. Хотели арестовать. Но нас попросту не оказалось дома. Фамилии наши Хузин и Марьин.

Сержант привстал, захлопнул форточку и снял трубку с аппарата без номеронабирателя. Тут же на ступенях появился конвоир, приказал сложить руки за спину и следовать за ним. Коридор выглядел уныло. Обшарпанные стены, растрескавшаяся штукатурка на потолке, выходящие во двор зарешеченные окна. Арестантов завели в небольшую комнату и приняли по описи все ценные вещи и деньги. Шнурки и ремни тоже пришлось снять. К гардеробу добавились наручники. Подвал, где вскоре оказались друзья, выглядел еще мрачнее коридора. Тусклые лампы бросали свет на железные двери, и те выглядели зловеще. Первым новое жилище обрел Хузин. Напоследок бросил Марьину короткое «держись» и тут же получил замечание от сопровождающего верзилы. Стоящую в камере вонь брезгливый Рома тут же отнес к одному из орудий пыток. Дверь за спиной неприятно лязгнула. В метре от входа над бетонным полом возвышался деревянный настил, левее чернела дыра параши. У стены, поджав ноги, сидел прилично одетый лысоватый мужчина лет сорока. Лицом он напоминал боксера. Вздернутая кнопочка перебитого носа, канадская челюсть и пронзительный взгляд исподлобья. Прежде чем задать вопрос, выдержал долгую паузу:

– Первоходок?

– Он самый. Ромой зовут.

– Владимир, – представился сосед. – Статья?

– Я больше на газетных специализируюсь.

– Журналист?

– Еще вчера им был, во всяком случае.

– Значит, Игореху Демушкина знать должен. Из вашей братии.

– Знаю, конечно. Раньше у нас трудился. После развода зачем-то в «вечерку» перешел. На прошлой неделе с ним общались. Говорит, что повесть заканчивает.

– Верно. Все правильно гутаришь. Игореха писать мастак, – усмехнулся Владимир. – А жинку его бывшую как звать?

– Валентина ее зовут.

– Ха! И тут ты прав.

– А ты проверяешь, что ли?

– Не проверяю, а желаю удостовериться. Так за что свинтили?

Рома начал рассказ об истории с гонадотропином. Но на этот раз он вел повествование без азарта и попыток художественно оформить историю.

У Андрея в соседях оказались молодой наркоман и гомосексуалист, пытавшийся утопить любовника в пруду. Ему грозило сразу две статьи – за мужеложство и покушение на жизнь человека. Постояльцы и интерьеры заведения произвели на Марьина столь гнетущее впечатление, что первые несколько минут он не мог вымолвить и слова. После знакомства и короткого разговора с обитателями темницы Андрей сжался калачиком и отвернулся к стене. Глаза наткнулись на грубо выцарапанную надпись «сдесь драчил на Тоньку Саша». Молитв Марьин не знал и мысленно обращался к Богу, сочиняя собственные. Он думал о Свете и дочурке. Но как ни пытался внушить себе мысль, что скоро их увидит, у него ничего не получалось.