Андраш Беркеши - Последний порог

Со стороны дома раздался голос Чабы, громко звавшего Эндре. Оба встали со скамейки и направились в ту сторону.

— Думаю, будет лучше, — попросил Эндре, — не говорить Чабе о нашем разговоре.

Чаба уже показался на аллее, и девушка ничего не ответила. Он подходил к ним, прыгая через лужи.

— Куда вы подевались? — сердито спросил он. — Я по всему дому вас искал. Свидания назначаете за моей спиной? — Чаба внезапно остановился: — Послушай ты, будущий поп, я вытряхну тебя из твоего лютеранского одеяния, если ты попытаешься соблазнить Анди, — и, улыбнувшись девушке, добавил: — Со священниками надо быть осторожной, они великие мастера соблазнять слабый пол.

Все трое засмеялись, но смех прозвучал как-то натянуто. Они пошли по аллее дальше, через несколько шагов Чаба сказал, что неожиданно приехал профессор Эккер и хочет поговорить с ними.

Разговор состоялся в библиотеке. Эккер попросил, чтобы на нем присутствовали и родители Чабы.

— Охотно, — согласился генерал Хайду. — Надеюсь, что у вас, господин профессор, не будет возражений, чтобы в нашей беседе принял участие и мой шурин. Как-никак он хозяин дома, а все мы его гости. — Генерал внимательно обвел взглядом присутствующих.

Гуттен по привычке сел за письменный стол, словно собирался вести собеседование. Ему показалось странным, что профессор опустился не в предложенное ему кресло, а на стул, повернувшись спиной к окну, остальным же свет бил прямо в лицо. Подполковник тут же решил, что Эккер, видимо, не переносит яркого света. Профессор, как всегда, дружелюбно улыбался, не догадываясь, что появился не в самый подходящий момент и в доме царит нервная, напряженная атмосфера. Изящным движением он закурил сигарету, а затем сказал, что от имени университетского совета связался с ответственными лицами и прозондировал почву относительно возможного освобождения Милана Радовича. Они решились на столь необычный шаг, так как Радович очень способный юноша, занимается в университете с завидным прилежанием и радует всех прекрасными результатами. Принимая такое гуманное решение, совет учел и то, что Милан Радович является подданным дружественной Венгрии и, как таковой, не был в достаточной мере знаком с законами и постановлениями рейха. Далее профессор сказал, что он не хочет тратить лишних слов, снова просит прощения, что появился в такое время дня и нарушил покой семьи. Его привело сюда желание рассказать о предпринятых им шагах тем, кто ближе всего стоит к Милану Радовичу, и прежде всего своему любимому ученику Чабе. Он потому это подчеркивает, что Чаба во время дачи свидетельских показаний вел себя как-то двусмысленно, что могло вызвать некоторые подозрения.

Чаба сказал, что попросит у ответственных лиц из гестапо извинения, но ни при каких обстоятельствах не станет шпионить за своими друзьями. Генерал решительным тоном призвал сына к порядку, но втайне порадовался последовательному поведению Чабы.

Терпеливо дождавшись окончания семейной сцены, Эккер спокойно продолжил:

— Лица, занимающиеся делом Радовича, передали мне для ознакомления его письменное признание. Вернее, оно больше похоже на биографию Милана Радовича, но тем не менее это не хронология его жизни, а страстные раздумья над своей философской сущностью, мысли о мире и политических системах, иначе говоря, о жизни, которую с самых юных лет он связал с коммунизмом. Внимательно читая столь любопытный труд, удивляешься той фанатичной, почти религиозной вере, которую способный молодой человек сознательно питает к большевизму. Мне дали возможность лично побеседовать с Миланом Радовичем, так как в некоторых университетских кругах под влиянием сообщений из-за границы ходят слухи, что заключенные в тюрьмах гестапо пишут признания якобы под давлением.

— Вы виделись с ним? — взволнованно спросил Эндре.

— Я не воспользовался этой возможностью, — ответил Эккер, вытирая пот со лба. — Достаточно было прочитать признание Радовича, чтобы убедиться, что он описал свою жизнь без всякого к тому принуждения. «Я горжусь тем, что получил возможность в рядах коммунистов сражаться против фашизма» — это его слова, милый Эндре. Такую фразу, которой он закончил свое признание, человек может написать лишь добровольно.

— Это кажется правдоподобным, — заметил генерал. — Жаль парня.

— Очень жаль, — согласился Эккер.

— Значит, дорогой профессор, — сказала генеральша, — если я хорошо вас поняла, ваше вмешательство не принесло желаемых результатов.