Андраш Беркеши - Последний порог

— Если тебя интересует, кому я отдам мой голос...

Отец не дал ему закончить:

— Мне лично он не нужен. Хочу высказать свое мнение.

Солнечные лучи, заглянув в окно, ярко осветили батальное полотно Ретеля. Андреа показалось, что центральная фигура на ней, размахивающий алебардой легендарный герой, очень похожа на генерала.

— Я бы выбрал нацизм, — продолжал генерал-майор. — Тому есть много причин, начиная от уважения частной собственности и кончая свободой религии.

Геза Бернат молча сделал несколько затяжек, затем отпил из рюмки глоток коньяка и сказал:

— А все находящееся между этими двумя полюсами? А как же быть с «теорией вождя», концепцией о «чистоте крови» и теорией о «высшей расе»? Вот ты, например, Аттила, в какую группу ты войдешь: господствующей элиты или же неполноценных народов, лишенных свободы действия и мышления? — Пробежав взглядом по застывшим лицам присутствующих, журналист спокойно и бесстрастно продолжал размышлять вслух: — Ты только что упомянул об уважении частной собственности и о свободе религии. Какую роль они играют при нацистском режиме? Интересно, до каких пор ты сможешь свободно располагать своим имуществом? Только до тех, пока будешь выполнять распоряжения нацистских руководителей, действовать по их указке. Проще говоря, ты должен будешь отказаться от собственной индивидуальности. Тебе известно, Аттила, сколько священников, католических и протестантских, находятся сейчас в заключении, и только потому, что они не захотели увидеть в Адольфе Гитлере божьего посланца?

Лейтенант и семинарист, словно сговорившись, одновременно поднялись с мест. Лицо Аттилы покраснело, губы слегка дрожали. Эндре, наоборот, побледнел. Лейтенант посмотрел на отца.

— Разреши мне, папа, — произнес Аттила прерывающимся от волнения голосом, — уйти отсюда. Боюсь, что не смогу сдержаться, если останусь здесь.

— И донесешь в полицию на дядюшку Гезу как на коммуниста, — сказал Чаба.

В комнате внезапно воцарилось молчание. Андреа показалось, что неожиданное вмешательство Чабы парализовало сидящих вокруг стола. Глаза у Аттилы от удивления почти вылезли из орбит, рот остался открытым; его отец слегка наклонился вперед, повернув лицо к Чабе. В глазах у тети Эльфи застыл ужас, изящная рука невольно потянулась ко рту. Дядя Вальтер закусил губу, растопырил веером пальцы. Эндре куда-то исчез. Затем где-то внизу громко хлопнула дверь, нарушив тишину, и сразу же все снова пришло в движение. Лицо Аттилы медленно бледнело.

— Что ты сказал? — спросил генерал и посмотрел на Чабу.

Тот спокойно выдержал взгляд отца и, словно ничего не случилось, зажег спичку, протянул ее, чтобы генерал мог прикурить. Затем генерал задул пламя и повторил свой вопрос.

— Пусть ответит сам Аттила, — произнес Чаба, посмотрев на побледневшего лейтенанта. — Ведь ты ответишь на вопрос отца, брат?

Все глядели на Аттилу, который стоял среди них, как обложенное охотниками животное. Мгновения молчания показались всем тягостными.

— Ответь, мой мальчик, — нарушила тишину генеральша.

Аттила провел рукой по подбородку:

— Хорошо, мама, но то, что ты хочешь знать, касается одной нашей семьи.

— Правильно, — сказал Геза Бернат, вставая с места и делая знак дочери. — Мы пока погуляем в саду.

— Останься, Геза, — поднимаясь в свою очередь и кладя руку на плечо журналиста, задержал его генерал. — Лейтенант Аттила Хайду должен нести ответственность не только перед своей семьей, но и перед друзьями. — Генерал устремил взгляд на лейтенанта: — Ты согласен со мной, сын?

Чаба еще раз убедился, что его брат не трус. Аттила уже овладел собой и смело посмотрел отцу в глаза:

— Как хочешь, папа. — Заметив, что Андреа пошла к двери, он позвал ее: — Останься, Андреа, — но девушка, даже не посмотрев на него, вышла из комнаты. Аттила презрительно скривил рот: — Андреа, конечно, и без того все знает, — и, немного помолчав, словно собирался с мыслями, сказал: — На Милана Радовича донес я.

— Что ты сделал? — переспросил генерал. Он хорошо слышал сына, но все еще надеялся, что понял его неправильно.

— Я донес на него, — повторил Аттила. — И сделал это отнюдь не анонимно. Я просил начальника политической полиции принять меня лично и сообщил ему, что Милан Радович коммунист.

— Стыдись! — презрительно бросил ему Хайду.

— Много дней я размышлял о том, правильно ли я поступил, и решил, что правильно. Я выполнил лишь свой долг, отец.