Жан-Кристоф Руфин - Глобалия

Когда он наконец вспомнил, то застыл, разинув рот от удивления. Это оказался тот самый молодой человек, чья фотография была прикреплена к одному из последних сообщений, оставшихся в редакционном мобильном. Именно о его подозрительном исчезновении писала та девушка, его подруга.

И хотя это было последнее, что ему позволяла сделать его честь, Анрик толкнул массивную дверь и вошел в здание «Юниверсал Геральд», чтобы услышать голос диктора и узнать, что же такое произошло.

БЕЗ ВСЯКОГО СОМНЕНИЯ, это было самое засекреченное место во всей Глобалии. Комплекс зданий в уединенном квартале Вашингтона, принадлежавший Министерству социальной безопасности, снабженный подземными туннелями, где курсировал специальный закрытый транспорт, сам по себе был государством в государстве. Но в его лоне скрывался один отдел, о котором никто не упоминал иначе как шепотом: «Антитеррористический департамент». А в самом департаменте существовало еще более секретное подразделение под названием «БИУ», что расшифровывалось как «Бюро идентификации угрозы». Там работал только тщательно отобранный персонал, посетители туда не допускались ни под каким предлогом. Кладя свое генетическое удостоверение на считывающее устройство, Гленн Авраншес всегда с волнением ждал короткого щелчка, который означал, что массивная дверь БИУ вот-вот распахнется перед ним. В это мгновение он каждое утро буквально пьянел от гордости: ведь теперь он не только работал в этом элитном подразделении, но и возглавлял его.

Гленн вошел в свой кабинет, когда утро еще только занималось. Но шеф БИУ уже успел пробежать восемь километров на беговой дорожке, принять душ, побриться и пять минут позагорать в солярии, одновременно прослушивая через наушники последние известия. Потом он просмотрел сообщения, пришедшие на его мобильный, и конфиденциальные послания, доступ к которым открывался только на специальном экране, причем пароль был известен одному Гленну. А в то утро он успел еще и забежать к дерматологу: в выходные у него на тыльной стороне руки появилось уродливое пятно, и Авраншес поспешил от него избавиться.

В вестибюле Гленн Авраншес взглянул на свое отражение в зеркале и улыбнулся. Он был горд и счастлив, что сумел с течением времени придать себе этот динамичный, волевой, светящийся умом облик. Как говорил один выдающийся психолог, чьи выступления он очень любил слушать по радио, настоящей молодости нельзя достичь до семидесятилетнего возраста. Как раз тогда Гленн и почувствовал себя в самом расцвете сил. И вот уже пятнадцать лет, как сил у него только прибавлялось.

Собрание, которое он должен был провести в то утро, проходило в так называемой «плавающей ячейке», чьи стены были непроницаемы для любых волн. Ни одно произнесенное там слово не могло быть услышано извне. В этом кабинете принимались только совершенно секретные решения. Гленн вошел последним: все его сотрудники, мужчины и женщины, уже сидели на своих местах за овальным столом. Он уселся в председательское кресло, в соответствии с демократическими принципами ничем не отличавшееся от остальных. Только на стене за его спиной висел огромный герб. На нем был изображен глобалийский орел с по-отечески распростертыми крыльями, стальным клювом, готовым в любую минуту защитить свой народ, и зорким глазом, который, как поговаривали, символизировал Социальную безопасность. Птицу красиво обрамляли две ленты. На одной из них был начертан девиз на старинном англобальном языке: «In Globe we trust» — «На Глоба уповаем», на другой — «Свобода. Безопасность. Процветание».

— Всем доброе утро, — объявил Гленн, который всегда держался просто и открыто и этим сразу располагал к себе людей. — Спасибо, что вы все уже собрались. Напомню, что у нас сегодня на повестке дня запуск проекта «Новый Враг». Норман, ты не введешь нас в курс дела? Каковы итоги операции на сегодняшний день?

Сидевший справа от него Норман Веласко был старше Гленна, но по карьерной лестнице поднимался медленнее и успел дослужиться только до заместителя. Его скупость, о которой ходили легенды, явно сослужила ему дурную службу. Он всегда выбирал плохих дантистов и хирургов подешевле, так что сам в конце концов стал напоминать залежалый товар: у него были плохо имплантированные волосы, слишком блестящие вставные зубы и многочисленные шрамы, свидетельствовавшие о не удаленных вовремя пигментных пятнах. При взгляде на все это невольно возникала мысль, что Норман, скорее всего, пользуется услугами плохого психолога, со всеми вытекающими отсюда плачевными последствиями.