Мария Эрнестам - Под розой

Свен и я переглянулись, встали из-за стола и пошли в кухню. Петра догнала нас:

— Не обращай внимания на Орна. Он напился, а вы же сами знаете, какой он, когда напивается…

— На чьей ты стороне, Петра?

— На твоей, Ева. Я всегда была на твоей стороне. А ты на моей.

Я поняла, что верю ей. Мы хотели уйти, но Петра умоляла нас остаться, чтобы не испортить ей праздник «освобождения». Это Орну должно быть стыдно, говорила она. И не стоит обращать на него внимание. И мы сдались.

— Хорошо, мы останемся. Ради тебя.

Мы вышли в сад вместе, улыбнулись, сели за стол и начали болтать. Орн нагнулся к Свену и пробормотал что-то вроде:

— Ты же меня знаешь, Свен. Мы столько лет знакомы.

— Орн раскаивается в своих словах, — сказал мне Свен по дороге домой.

Мы шли сытые и довольные, несмотря на то, что произошло за столом. Я думала, что Петра молодец. Она осмелилась ступить на тонкий канат и сейчас была уже на середине. Оставалось только удержать равновесие:

Она могла бы поучиться у Эрика, которого я зову своим младшеньким. Сейчас ночь, но Эрик не отправился на охоту, как обычно, а устроился на диване напротив меня. Он сидел и смотрел на меня умными зелеными глазами, а потом спрыгнул гибким движением с дивана, чтобы потереться о мои ноги. Я знаю, что верных кошек не существует. Это собаки, когда их хозяин умирает, не отходят от него, пока голод не заставит их вцепиться в руку, когда-то дававшую им корм. Кошки не такие. Они просто ждут.

25 июля

В тот день, когда Джон приехал ко мне в гости, мама отмечала свой день рождения, а я была сильно простужена. Когда я с раскалывающейся головой открыла дверь и увидела, кто за ней стоит, то испытала настоящий шок. Такой сильный, что даже не могла показать Джону, как рада его видеть. Сегодня мне кажется, что именно за отсутствие импульсивности я заплатила такую высокую цену.

Месяцы после поездки в Англию были лучшими и в то же время худшими в моей жизни. Я вернулась домой с ощущением, что мне воткнули в сердце кол, убивший вампира. Мое желание наказать весь мир, высосать из него кровь поблекло, угли ненависти едва тлели, и я была на грани того, чтобы выкинуть уши Бустера. Теперь, когда существовали живые уши, готовые меня выслушать, они мне были больше не нужны. Я дошла до того, что осторожно спросила Калле, как у него дела, и попросила прощения за то, что случилось в парке. Он, разумеется, не мог в меня заново влюбиться, но мы стали друзьями.

Письма от Джона были для меня якорем в море. Расставаясь, мы обещали друг другу встретиться вновь как можно скорее. Я боялась принимать его у себя дома, но знала, что теперь он должен приехать ко мне. Нет путей к спасению из ада и нет короткого пути в рай. Планы Джона были мне известны: «Я хочу сделать карьеру на флоте и стать капитаном. Я хочу собственный дом с садом и розами и побывать там, где еще не был. А самое главное — чаще тебя видеть и получше узнать», — написал он в одном из писем, и я ответила: «Мой дом — там, где мое сердце». Я надеялась дать ему понять, что хочу быть с ним. Он посоветовал мне быть осторожнее в выборе дома для моего сердца. «Не забывай, — писал он, — что каждый раз, уезжая откуда-то, ты оставляешь там частицу себя. Прислушайся к моим советам. Я знаю жизнь. Путешествия часто приводят к одиночеству».

В каждом письме он писал мне о любви, называл меня «my beautiful rose» и твердил, что ждет новой встречи со мной. А я боялась выдать себя, чтобы не услышать в ответ, что безопаснее всего — любить только себя. Я думала, что тогда, летом, открылась ему полностью и мне больше нечего скрывать, но когда люди оказываются вдали друг от друга, появляется неуверенность, а вместе с ней — страх, что любовь — паутина, которую легко разорвать. Поэтому я облекала свои чувства в слова, напоминала о покое, который обрела рядом с ним, потому что только ему смогла открыть свое истинное «я».

«То божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так…» [8] У. Шекспир, «Гамлет, принц датский» ( пер. М. Лозинского ). — писала я, цитируя Шекспира и других английских поэтов, книги которых проглатывала в надежде как можно лучше выучить родной язык Джона. Он не знал, что для меня это было все равно, что цитировать самые откровенные строки из «Песни Песней», и вряд ли мог понять, чего мне стоило крепко держаться за веревку над пропастью. Если бы знал, наверное, все сложилось бы по-другому. Но Джон не знал и потому отвечал, что намерен строить свою судьбу так, как ему нужно.