Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

Буду тёлок ласкать.

И о службе своей вспоминать!

Получив в финчасти отпускные – двадцать солдатских окладов, – дембеля «проставились» роте.

Ржавин зашёл в столовую, попрощаться с Любкой. Был конец рабочего дня, и она убиралась в хлеборезке.

– Ну, всё, Любка, уезжаю, – сказал он, взяв её за худенькие плечи.

Обхватив руками, Любка прижалась к его груди. У неё не было к нему любви. Но Ржавин ей нравился. И около полгода, когда он стал «дедом», между ними длилась связь. В любом случае женщины своих любовников не забывают.

– Напышешь мени?

– Напишу, красавица, напишу. Ты тут не сильно шали без меня.

– Дай я на тэбэ подывлюсь? – Любка тепло и влюблено глядела на него. Ржавин прочитал в её чёрных влюблённых глазах желание.

Он стал медленно расстёгивать пуговки на её белом халатике, а губами нежно прикоснулся к её горячей шее…

Он ушёл он неё минут через сорок, довольный и счастливый, на прощанье крепко, на глазах у всех, поцеловавшись с ней взасос.

На крыльце, у входа в казарму, встретил курящего Сидора.

– Здорово, Сидор! На Дембель ухожу! Дай пять.

Ржавин дружески потрепал за плечо «гуся» из 1 ТР.

– Давай, брат, счастливо тебе отслужить. А ты, признаться, Сидор… талант. На сорок пять секунд лучше всех в БАТО отъезжаешь. Тебе в кино сниматься надо… на комических ролях… Станешь вторым Краморовым… или Пьер Ришаром…

– Лучше, пэршим Сидором, – широко улыбнулся Сидор.

– Это верно. Каждый должен иметь своё лицо. Ну, давай, не держи на меня зла…

Ржавин поднялся к дежурному по части. Сегодня выпала смена командира ГСМ капитана Лукьянов.

– Всё, товарищ капитан, оттарабанил я свой полторашник. Теперь гражданский человек.

– Ну и как ощущения? – Лукьянов тепло улыбался. Радостное настроение Ржавин моментально передалось ему.

– Непередаваемо! Быть может, подобное испытывает зек, выходящий на свободу.

– Я думаю, зек в эти мгновения ощущает вкус свободы сильнее, чем ты…

– Согласен. Зэком никогда не был и не собираюсь. Но и я её ощущаю. Каждой клеточкой тела! Свобода. Воздух свободы…

– Чем заниматься думаешь?

– В Университет первым делом поступлю. А потом… там будет видно. Может быть, на дочке Кучмы женюсь.

– А у него разве есть дочь?

– Не знаю. Лично мне глубоко по барабану. Если у него даже нет, то у одного из его заместителей и помощников, наверняка, есть. Главное, охомутать её, а там уже дело техники…

– Ну, удачи тебе, коли так.

Капитан Лукьянов тепло и крепко пожал дембелю руку.

Ржавин поднялся в родной кубрик. Там его уже заждался Рудый.

Они вышли в коридор БАТО в сопровождении всей роты.

– Батальон смирно! – проорал дневальный с «тумбочки».

И дежурный по роте чётким строевым подошёл к Ржавин и Рудому и, приложив руку, к виску, сказал:

– Уважаемые дембеля Украинской Авиации, счастливого вам пути… Много не пейте и, если встретите женщин, предохраняйтесь!

У входа стоял высокий и худой младший сержант Лебедько. Он обнял Ржавин.

– Давай, брат! Счастливо!.

На КПП прощалась вся рота и несколько солдат из других подразделений. Каждый солдат подходил, обнимал дембелей, жал руку.

Ржавин со слезами радости на глазах сказал:

– Гуси – Арбуз, Вдова, Бэбик, Дробь, не держите на меня злобу! Может быть, я не всегда был справедлив к вам. Может быть, кого-то обидел. Не вините меня. Жизнь – штука сложная. Сегодня мой праздник, а завтра будет ваш! Вы тоже через полгода станете дедами, у вас будут свои шнэксы. Вы отыграетесь на них. Прошу вас только об одном… никогда не теряйте головы… Не теряйте чувство меры. Никогда не доводите человека до белого каления! Дедовщина неискоренима, но она должна быть в разумных пределах. Удачи вам! Счастья! И скорого Дембеля! Прощайте, братва!

Ржавин и Рудый скрылись за железными воротами КПП, а солдаты со слезами радости за своих сослуживцев вернулись в казарму.

…РМО сегодня опять гуляло. «Гуси» снова бегали к тетё Ане за водкой. Куриленко с Кимом после отбоя разливали водку по кружкам. Когда вся водка закончилась и делать было нечего, Куриленко предложил:

– Деды, а давайте-ка наших гусей переведём в черепа?

Стецько с Кимом его охотно поддержали.

Первым позвали Арбузова.

Он подошёл к Рыжему и, зажав в зубах полотенце, нагнувшись, встал у его кровати. Куриленко, взяв ремень, стал несильно бить Арбузова по обеим ягодицам. Всего он нанёс Арбузову двенадцать ударов. Последний – двенадцатый – врезал от души. Арбузов дёрнулся от боли, схватился за пылающую ягодицу, но стерпел и не закричал.