Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

Когда Вдовцов ушёл в батальон, Сергей спустился на улицу.

Ему хотелось сейчас побыть наедине. Привести в порядок растрёпанные мысли. Он с ненавистью думал сейчас о Рыжем. В воспалённом воображении рисовал сладостные картины расправы. «Сука, устроить бы тебе казнь, как в Древнем Китае. Привязать тебе на пузе чашу, а в неё сунуть крысу, некормленую в течение недели. О, с какими удовольствием я смотрел бы на твои страдания! О, как бы я наслаждался!» – злорадно думал Сергей и мысленно бил каблуком сапога Рыжего по зубам. – «Сука, что за дебильные порядки в этой долбанной армии! Я этим гнусным подонкам, – так думал Дробышев о «дедах», – должен отдавать свою зарплату. А старшина… тоже гусь… на мыльные принадлежности деньги заныкал… Сука! Гадина! Ненавижу!»

Между тем, Арбузов, стоя в туалете, рассказал о Дробышеве «гусям» из других рот.

На что Бардо, закурив и медленно и важно выпустив в потолок кольцо дыма, сказал:

– Что ж… поживём-увидим. Мне, кажется, он ещё зачмыриться. Я лично это дело под свой контроль возьму.

– А я тебе в этом помогу, – сказал мрачный Стиф. Этот солдат очень редко улыбался.

Стиф был одного с Бардо призыва. Они оба родом были из Мариуполя и на «гражданке» «сидели на игле». Стиф, Бардо и Арбузов были из тех людей, которые уважают только силу. Грубую, тупую физическую силу. Втроём они «чмырили» в карантине Вербина и других, слабых духом, солдат. И сейчас здесь, в БАТО, они старались держаться вместе. Кроме Бардо и Стифа, мариупольских «гусей» в дивизии было человек двадцать. И через одного они были либо наркоманы, либо алкоголики.

Вечером сержант Ржавин позвал Арбузова и Вдовцова, дал им денег и велел сгонять за «синькой». Так на солдатском жаргоне называлась выпивка.

Вдовцов и Арбузов, взяв с собой Дробышева, надели шинели и шапки, вышли из казармы.

На улице шёл снег.

Дважды обогнули здание казармы. Пошли по асфальтированной дорожке, по которой утром бегали на зарядке. Справой стороны от них темнело мрачновато-серое здание казармы. Слева – в синих сумерках грязно белела солдатская столовая, за ней, за голыми берёзами, виднелась санчасть. Перед столовой широко раскинулся плац. За спортивными снарядами – турниками и брусьями располагалась офицерская столовая, где, в основном, питались лётчики и техники, а также руководство полков и дивизии.

«Гуси» прошли вдоль части, за вещевым складом по разрушенной кирпичной стене взобрались на забор, спустились на тянувшиеся вдоль стены трубы теплотрассы, спрыгнули на землю. Петляя дворами, направились к дому, где жила тётя Аня.

Эту женщину знала вся округа. Муж тётя Ани работал на спиртзаводе. А сама тетя Аня торговала «палёной» водкой. Об этой «точке» прекрасно знали в территориальном ОВД, но тётя Аня исправно платила участковому, а тот в свою очередь начальнику МОБ, и потому её никто не трогал. Её клиентами были местная пьянь и солдатня. Впрочем, иногда, её «палёной» продукцией не брезговали и офицеры. Особенно ночью, когда хотелось «догнаться», а магазины были закрыты и водки, кроме, как у тёти Ани, негде было купить.

Ребята вошли в крайний подъезд старого двухэтажного дома, крытого шиферной крышей. Свернули направо, прошли в глубь тёмного коридора с запахом сырости, позвонили в дверь.

Открыла тётя Аня, женщина лет пятидесяти, с накрашенными губами, вся в кольцах и браслетах.

– Мальчики, что вам?

– Водки. Три пузыря! – развязно сказал Арбузов и протянул деньги.

Пересчитав деньги, тётя Аня достала из-за двери три бутылки. В углу у неё был заготовлен целый ящик.

Той же дорогой «гуси» вернулись в часть. Перелезли через забор, спустились, пошли через плац.

Арбузов с Вдовцовым, чувствуя у себя под шинелями приятную тяжесть бутылок, остались ждать в курилке.

Дробышев побежал наверх, в роту, выяснить обстановку. Дежурный по части сидел за пультом, смотрел по телевизору хоккей. В коридоре БАТО никого из «шакалов» и «кусков» не было. В кубрике Дробышев узнал от «дедов», что ни ротного, ни старшины в батальоне не видно. Дробышев вернулся за Вдовцовым и Арбузовым. Они без приключений пронесли в казарму водку, прошмыгнули в свой кубрик. Передали бутылки «дедам».

Бутылки спрятали в подушках.

Потом пришёл ротный. Он отлучался на час: ходил в штаб дивизии, к знакомому майору. Провёл вечернюю проверку, посидел в каптёрке до пол-одиннадцатого и ушёл домой. Об этом «дедам» моментально доложил Комари, который стоял сегодня на «тумбочке».