Клаудио Магрис - Другое море

Лия не отвечает на эти выпады и, более того, продолжает присылать ему посылки и кое-какие деньги, может, и больше того, чем стоит его часть квартиры. Энрико сохраняет квитанции и сквозь зубы ворчливо благодарит. Женщины, Лия или жена Буздакина, часто обладают неким величием или свободой, так что, возможно, лишь одна их манера ставить посуду на стол заставляет чувствовать себя паршивцем; это действует возбуждающе, потому что они гусыни и не знают, что лишь страдающие манией величия могут воображать себя господами.

Кьяваччи работает над новым изданием трудов Карло. «Дражайший Гаэтано, ты счастливый человек, потому что в состоянии это сделать… Твое имя и имя Аранджо останутся навеки связаны с его именем, и со временем будет признано, что он самый великий человек, которого когда-либо породила Европа». Его же самого совсем не волнует, что его имя не останется стоять рядом с именем Карло, и даже хорошо, что оно будет забыто. Ему повезло не обладать способностями Кьяваччи и Аранджо-Руиса. Энрико со скрытой гордостью пишет об этой своей неспособности Гаэтано, хотя потом и зачеркивает ту фразу одной чертой чернилами — одной-единственной, так, чтобы перечеркнутое можно было ясно прочесть. Карло — Будда Запада, и этого вполне достаточно. Когда журнал «Фьера леттерариа», посвятивший целый номер Михельштедтеру, вспомнил об Энрико и попросил его прислать статью, он ограничился немногими строками, появившимися посреди обширных и подробных очерков других авторов, чтобы только сказать, что Карло и Будда — двое великих пробудившихся, Запада и Востока.

Загасить, притупить воспринимаемое, не воспринимать больше никаких вещей, как Будда, тех вещей, что изменяются и потому так нравятся Бьязето. Энрико снова встречается с женой Дзордзенона, — растерянная и запуганная, она ездит по всей Югославии от тюрьмы к тюрьме, от консульства к посольству. Тойо находится на Голом Отоке, пустынном острове, где Тито устроил лагерь [69] В тексте употреблено немецкое слово Lager, здесь означающее концентрационный лагерь. для сталинистов. Голос женщины звучит скорее измученно, чем взволнованно, она сбивается и начинает снова, прерываясь и повторяясь. Когда Тито порвал со Сталиным, сторонники Коминформа [70] Созданная в 1947 г. взамен Коминтерна организация, призванная координировать деятельность коммунистических партий разных стран, на первых порах, до разрыва между Сталиным и Тито, имевшая свою главную резиденцию в столице Югославии Белграде. из Монфальконе выразили протест и оказались вместе с усташами [71] Члены вооруженных хорватских формирований, сотрудничавших во время Второй мировой войны с фашистскими оккупантами. и уголовными преступниками на Голом Отоке и Свети Гргуре, двух островах в северной части Адриатики, превращенных в лагеря заключенных, сходные с теми, что некоторые из них познали раньше в Германии. Или с теми, что существуют в Советском Союзе, хотя о них никто не говорит и никто не хочет считаться со скудными крупицами подобных свидетельств, считая их ложью или фантазиями. Шайка злодеев делает свое дело, и Энрико об этом прекрасно знает.

Женщина рассказывает о Голом Отоке. Журчащие слова бегут как вода, слова звучат невинно и даже ласково, даже когда ими передается весь ужас; поэтому-то книги все такие легкие, тогда как вещи и люди столь тяжелы. Энрико выслушивает рассказ о принудительных работах на морозе, сопровождаемых насилием, избиениями, убийствами, засовыванием головы в отверстия отхожего места, о бойкоте, которому подвергают тебя другие заключенные, надеющиеся заслужить лучшее обращение тем, что проявят больше усердия в жестоком отношении к своему товарищу, упрямствующему в своей непокорности.

Уже много времени у жены нет достоверных вестей от Тойо, она даже не знает, жив он или мертв. Она ходит от одного учреждения к другому, пишет в консульства и министерства, но никто ничего не знает, никто ничего не говорит. В Югославии ее посылают то туда, то сюда, в Италии даже толком не знают, где находится Истрия, не говоря уже о двух островках, и даже если в конце концов что-то постигают из данной истории, начинают злорадствовать, что хорошо ему было с коммунистами, вот пусть теперь они его и заставят уразуметь, что значит коммунизм. Англичане и американцы даже слушать не хотят сторонников Сталина, обвиняющих Тито, а коммунистические газеты злобно ругают югославскую ревизионистскую клику, но никогда не произносят ни слова о концентрационных лагерях и принудительных работах.