Клаудио Магрис - Другое море

Энрико продолжает выходить в море на барке, часто беря с собой Пепи, рыбака. Ему нравится, находясь в такой компании, лениво наслаждаться добродушным спокойствием. Когда Пепи уезжает в Лейпциг и присылает ему оттуда открытку, Энрико оставляет ее храниться среди других своих бумаг. В 1939 году навестить его приезжает Паула. Когда смотришь в ее черные глаза, мир не выглядит как сплошное заблуждение.

Война приходит и уходит прочь, подобно эху, нет, она даже не уходит, а стоит на месте как спертый воздух. Энрико получает известия о ней из отъездов, возвращений и невозвращений молодых людей из их поселка, разговоры об этом он слышит постоянно, хотя сам он и не знает этих людей. Лия из Гориции шлет ему посылки, семья Буздакин работает на земле, сам колон уже не может обходиться без газет и читает их чуть больше, чем до сих пор. Море, к счастью, все то же, с лодки Энрико может видеть тени рыб на дне. Зимой 1941 года дует особенно студеная бора, и он с благодарностью вспоминает Янеса, который в свое время убедил его, по крайней мере, соорудить ту печку на кухне.

Немцы арестовывают Эльду, старшую сестру Карло. Их мать остается одна, пишет, что она разочарована всем и всеми, никто, ни родственники, ни друзья, — ей не сочувствует, ни у кого не хватает мужества навестить старую еврейку. «Счастливый Вы человек, Рико, так как живете вдали от этого мелкого, противного и проникнутого обманом мирка». Мир уничтожения — всего лишь маленький мирок для этой старухи, беспокоящейся об Энрико, опасающейся, что он слишком одинок. «Если бы я не была так дряхла, я бы приехала Вас навестить», — пишет она ему и жалуется, что у нее нет такого желания жить, как у ее брата, а тому исполнилось уже восемьдесят шесть лет, и недавно он пережил большое горе. Эмма же ждет спокойного возвращения в землю, из которой мы все вышли, «однако, что касается земли, дорогой Рико, я думаю, что Вы довольны своим земельным участком и урожаем этого года, что выдался на славу».

В Сальворе тоже время от времени приезжают на мотоциклах грозные немцы и выкрикивают слова, сухие, как удар бича во дворе какого-нибудь дома. До Энрико доходят рассказы о том, что случилось в Грубии, куда приехали фашисты из Пирано и до смерти избили двух девушек, скрывавших партизан или всего лишь хранивших у себя листовки. Он никогда не бывал в Грубии и никогда не ездил даже в Бассанию. Некоторая часть молодежи, да и более взрослые люди уходят из своих домов, девушки бродят часто туда и сюда в поисках дров где-нибудь в удаленных от моря районах Истрии, а вечерами собираются вместе в каком-нибудь доме.

Немцы занимают все новые территории и уничтожают людей. Рассказывают о трех молодых людях, повешенных на обочине дороги и оставленных там с воткнутыми в горло крюками, одни говорят, что это где-то неподалеку от Визиньяно, другие — вблизи Пизино. Один из трех, когда их схватили, не мог сказать ни слова, но другие кричали «Смрт фашизму!», «Живио Тито!» [63] «Смерть фашизму!», «Да здравствует Тито!» (Сербско-хорв.) , поднимая вверх сжатый кулак, и один из них, знавший немецкий, когда его тащили наверх, сказал нечто такое, что заставило немецкого лейтенанта покраснеть, и постарался плюнуть тому в лицо. Как и в случае с илотами [64] Угнетенные, бесправные сельскохозяйственные работники, составлявшие большинство населения в Древней Спарте, восстания которых жестоко подавлялись. там, в Патагонии, здесь одни умели лишь умирать, а другие, соответственно этому, лишь убивать. Поговаривали, что на Неретве и на Козаре немцы оказались застигнутыми врасплох и отступали под натиском вышедших из лесов оборванцев.

На стенах пишут «Трст йе наш!» [65] «Триест наш!» (Сербско-хорв.) , «Это не Тито желает занять Истрию, а Истрия желает быть с Тито!», «Живот дамо, Трст не дамо!» [66] «Отдадим жизнь, но Триест не отдадим!» (Сербско-хорв.) . Ходили слухи, что некоторые итальянские партизаны в разговорах с товарищами, вместе с которыми сражались против немцев и фашистов, протестовали, считая, что это неправильно, славяне не должны больше оставаться порабощенными, но они должны уважать итальянцев и их права, жить в братстве с народами, освобожденными от тиранов. Кое-кто из тех, что так говорил, пропадал, погибая в пропасти или попадая в руки немцев, находивших его в тайном убежище, и кто знает, откуда они о нем узнавали.

Это ведь тоже горький миф, груз, что падает и давит, безумство жизни, которая в бреду полагает, что может взять реванш, иллюзия коренящегося в животном существовании «я», ищущего в этих целях осво бождения от сумасшествия мира. Тигр думает, что неплохо бы сожрать антилопу, к счастью, жизнь не вечна, это маленькое и болезненное отрицательное наречие, μή δν [67] «Не сущее», «небытие» (древнегреч.). , не быть. Состояться и сгореть означает освободиться от всех отдельных изменчивых вещей, а нет ничего более изменчивого, чем человек.