Говард Немеров - Игра на своем поле

Пойти на парад Чарльз не отказался бы, но от одной мысли, что для этого нужно подтянуться да еще, чего доброго, шагать под музыку, его коробило. И по пятницам, во второй половине дня, он уединялся с детективным романом в своем кабинете – на третьем этаже, за книгохранилищем библиотеки. В эти сокровенные для него минуты там было удивительно покойно; из бутылки, хранившейся в ящике стола, он потягивал виски – не много, как раз столько, чтобы на душе стало легко и прозрачно, как легки и прозрачны были лучи негорячего осеннего солнца за окном. Эта привычка была тем маленьким вызовом, той мерой личной независимости, которые он считал чуть ли не делом чести сохранять на любой службе и без которых любая служба была бы для него неприемлема. Вот почему сознание того, что сюда в любой момент может явиться Реймонд Блент, раздражало Чарльза; это как бы обязывало его быть там, где ему хотелось находиться по собственной доброй воле.

Он успел побывать в городе и позавтракать в ресторане «Аарон Берр» (Аарон Берр – вице-президент США 1801 по 1809 г), который по традиции обслуживал главным образом студентов и преподавателей колледжа. В ресторане, как и следовало предвидеть, было полным-полно бывших выпускников. Хозяин, мистер Гардиньери, подошел к его столику, чтобы перекинуться двумя-тремя дружескими фразами, но не потому, что они были и вправду друзьями, а потому, что среди всех этих приезжих лишь они были здесь старожилы. Чарльз – быть может, безотчетно – уважал мистера Гардиньери за то, что, став владельцем заведения со столь звучной вывеской, он не сменил свою фамилию на что-нибудь американское вроде Гарднера.

– Терпеть не могу эти финальные дни, – заметил Гардиньери.

– Зато бизнес идет отлично.

– Возьмите себе мой бизнес, но оставьте меня в покое. Каждый год, когда мы играем на своем поле, эти крошки устраивают здесь погром. Две недели потом убираю: желают, видите ли, снова вспомнить молодость.

– Может, мы еще и проиграем, – утешил его Чарльз. – Тогда наши болельщики будут просто сидеть и лить слезы, а вам не о чем будет беспокоиться – разве чтоб не затопило помещение.

– А-а, все равно убытки: победим – наши все разнесут, проиграем – те расколошматят… А интересно, между прочим: когда проигрываем мы, убытку долларов на пятьдесят меньше – я подсчитал. Клиенты со стороны куда вежливее, даже окна не бьют на прощанье. Да, кстати, профессор…

– Не называйте меня профессором.

– Говорят, преподаватели устроили так, что мы завтра проиграем.

– Ого, уже и сюда дошло?

– В таком заведении много чего наслушаешься, если есть охота.

Гардиньери нагнулся к самому уху Чарльза и доверительно понизил голос:

– Если Блента не будет, это дела не меняет. Знающие люди уже две недели ставят на ту команду. Вы-то, само собой, не из тех, кто будет ставить против своих – так что я это говорю просто, чтобы вы не ставили на своих. Нашим – крышка.

– Вы абсолютно уверены? Тогда, может быть, и играть нет нужды – будем считать, что мы проиграли, и прямо начнем расплачиваться?

– Я не шучу, – очень серьезно сказал Гардиньери, – за это взялись профессионалы из Нью-Йорка. Кто-то собирается здесь крупно заработать, и я, кажется, знаю кто.

– Мистер Гардиньери, я удивлен! Более того, я поражен! Неужели вы допускаете, что наши доблестные молодые спортсмены могут идти на поводу у какого-то синдиката из Нью-Йорка?

– Смеетесь надо мной, профессор? Ну ладно, только попомните мое слово: они нас обставят на двенадцать очков.

– Теперь, позвольте, я вас удивлю и поражу, – сказал Чарльз. – Не исключено, что Блент все-таки будет играть – не наверное, однако не исключено.

– Это дела не меняет.

– Ну, мистер Гардиньери, раз вы это утверждаете так категорически, то вот что: если Блент будет играть, я, чтобы доказать свою верность альма матер, держу с вами пари на пять долларов за наших.

– Мистер Осмэн, вашему брату профессору такое не по карману. Читаешь в газетах, сколько вам платят, и сердце кровью обливается.

– Все равно, – твердо сказал Чарльз, И пари было заключено.

Идиотский поступок, размышлял Чарльз, сидя в тиши своего кабинета. Деньги – черт с ними, пари он предложил полушутя, его просто задел безапелляционный тон владельца ресторана. Главное – теперь он непосредственно замешан в «Операции Блент». Правда, это всего лишь пустячное пари, но его могут потом упрекнуть, что он допустил Блента к матчу из корыстных побуждений.

Итак, будет Блент допущен к игре или нет? Решает он и никто другой. Уходя от ректора, Чарльз был в целом доволен и собой и Нейджелом. Оба проявили терпимость и мудрость. Сам он выказал предельное здравомыслие, чтобы доказать, что он «не изверг», но в то же время не пошел и на сделку с совестью.