Аллаверды Хаидов - Мой дом - пустыня

Вот и сейчас он вернулся в то невообразимо далекое утро, когда какой-то парнишка, не похожий и похожий на старика под чинарой, выгнал отару на пастбище поблизости от колодца и неожиданно в лощине между барханами увидел вооруженных всадников.

Да, впрочем, не так уж неожиданно. По слухам, Джунаид-хана крепко потрепали большевики, и его нукеры искали спасения в песках, в пустыне, которую аллах создал для всех преследуемых.

Песок Каракумов! Его прикосновение ласкает, как рука любимой женщины... Песок чист, как родниковая вода, — недаром же кумли, жители пустыни, обряд омовения совершают песком, когда нет колодца или дождевой ямы.

Пока всадники приближались, Расул успел подумать о многом. Отара, которую он пас, принадлежала хану племени джунаидов. Ему принадлежал и колодец, из которого пили овцы. Но безбрежные, отглаженные ветром пески принадлежали всем, и Расул был таким же хозяином здесь, как и всесильный хан.

Может быть, не окажись с ним необъезженного гнедого жеребца, Расул и по сей день оставался бы в своих песках.

Гнедой конь хана, разлученный с табуном, едва подпускал к себе (кое-как удалось оседлать, накинуть уздечку), а не то что дал бы сесть: каждого, кто пытался сделать это, он тут же сбрасывал на землю.

У Расула был особый дар в обращении с животными, будь то смирные овцы или надменные верблюды, или не знавшие узды полудикие кони. Коней он знал и любил с детства — чабаны Джунаида на ишаках не ездили, на кошах всегда стояли лошади. И любуясь гнедым, который косил бешеным глазом на спешившихся нукеров, Расул уже знал, что этого коня можно покорить, только дав ему волю, — отпустить повод, и пусть несется сломя голову, пока не выбьется из сил, не выдохнется. Самое главное — усидеть на нем, а за это Расул не беспокоился.

Когда босоногий, в худой шапчонке парень подошел к коню поближе, один из нукеров насмешливо сказал:

— Хей, сынок, это не баран, не лезь под копыта, нам некогда хоронить тебя.

— Ага, — почтительно сказал Расул, — пусть мои похороны не будут вашей заботой. Дайте мне повод.

— Поди прочь!

Но тут вмешался Джунаид-хан. Видно, решил поразвлечься.

— Пусть попробует.

И нукер послушно передал повод мальчишке. В мгновение Расул оказался в седле, припал к шее коня, ухватился за гриву, когда тот встал на дыбы. А едва гнедой коснулся земли передними ногами, ослабил поводья и огрел его камчой между ушей. Конь понес и то останавливался внезапно, то взлетал на дыбы. Но парнишка пока что сидел, как влитой.

Джунаид-хан, посмеиваясь, прошел в белую юрту, которую к тому времени уже успели поставить его люди. Хан был уверен, что чабану все же не справиться с нравным конем — конь в конце концов избавится от всадника, и не такие джигиты пытались усмирить его.

Через час прибежал нукер сообщить хану — гнедой идет обратно, спокойно идет, а мальчишка в седле. Вот что удивительно!

Джунаид-хан призвал Расула и сказал ему:

— Гнедой принадлежит тебе. А ты с нынешнего дня будешь моим нукером, хоть и молод еще.

И начался для Расула путь, который все дальше и дальше уводил от дома. А случилось это пятьдесят лет назад. Сколько же ему теперь? Получается, что шестьдесят шесть, скоро шестьдесят семь.

Рука семнадцатилетнего Расула, привычная к чабанскому посоху, крепко держала в руках саблю. И сам он не знал усталости, когда вместе с ханом джунаидов то убегал от красных аскеров, то преследовал их. В бесконечных походах, когда не осталось, кажется, такого бархана в Каракумах, где бы не ступил копытом его конь, хан-ага не отпускал от себя Расула. Не отпускал потому, что Расул оказался храбрым и удачливым.

Телохранителем самого хана — шагу без него не ступал ни в походе, ни в бою, ни на отдыхе — был Аманнияз. За Аманниязом такой же неотступной тенью следовал нукер по имени Агали. А в ответе за жизнь Агали был Расул.

Самым трудным для них выдался 1924 год. Перебирая в памяти прошлое, Расул мог день за днем восстановить, что было и как было.

Под своей старою чинарой он ясно видел каракумский колодец Ортакую. Видел, как лежит, завернувшись в желтую шубу, мрачный Джунаид-хан. Он только что съел нежный мозг овцы, запил его верблюжьим чалом и теперь был похож на человека, который пытается распутать клубок своих мыслей, мучительно решает, что же ему делать дальше...

В тот день и прибыли к нему нетерпеливые гости из Хорезма. Было их человек пятнадцать, и, забыв о приличиях, они стали сразу говорить о деле.

— Хан-ага!.. В Хорезме теперь новые законы. Новые судьи по этим законам разбирают дела и свои решения выносят по этим законам.