Аллаверды Хаидов - Мой дом - пустыня

— А про шариат, сказано, надо забыть!

— Хан-ага, налоги теперь тоже приходится платить.

— Люди устали, хан-ага! Веди свое войско на Хиву, будь сердаром и в этом походе, а народ пойдет за тобой защищать прадедовские устои.

Джунаид-хан молча слушал их. Слушал и Расул, он ведь сидел близко, за спиной Агали, а Агали — за спиной Аманнияза.

Очевидно, хан думал о том, что нукеры его кто убит, а кто ушел и теперь у него не хватит сил, чтобы осадить и взять Хиву, как он это сделал недавно, при последнем хивинском хане...

Однако, услыхав, что народ пойдет за ним, Джунаид приободрился и погладил усы. Переспросил, верно ли, что в самой Хиве всего сотни две красных аскеров и в самом ли деле их начальники уехали в Москву, на большой курултай.

Приближенные к Джунаиду ишаны советовали ему не медлить, а снова поднять знамя священной войны и навсегда избавить Хиву от красных собак.

Хорезмские посланцы сказали правду — когда Джунаид-хан подошел к стенам Хивы, у него было уже до пятнадцати тысяч всадников. Постарались ишаны и муллы: кто из дехкан, туркмен ли он, казах или узбек, осмелится остаться дома, если правоверные пошли на дело, угодное аллаху? Если находились такие, тогда вместо муллы их навещали нукеры хана, а после их отъезда оставались трупы и пепелища.

Глашатаи объявляли в аулах и кишлаках:

— Хан джунаидов защитит веру отцов. Хан джуна-идов прибыл в Хиву, чтобы никто не мог поколебать незыблемые законы шариата!

Взять с ходу город не удалось. Пулеметы и две красноармейские пушки остановили лавину всадников, вооруженных большей частью берданками, а то и дедовскими кремневыми ружьями.

Пришлось отойти. Войско таяло, все больше всадников растворялось в ночи, с тем чтобы не вернуться под ханское знамя... Осажденные успешно делали вылазки. А разведчики доносили: с юга, из Чарджоу, движется сильный отряд красных.

Две тысячи всадников — из пятнадцати — уходили с Джунаид-ханом в глубь песков. Главный ишан растолковал сон хана: надо вернуться на колодец Ортакую и начать подготовку к новому походу, и тогда будет удача.

По дороге сделали привал на Балыклыкую, и здесь красные окружили Джунаида, и был бой. Только чудом — зимний туман сгустился над пустыней — хану удалось прорваться и скрыться на время от преследователей.

Теряя людей, лишаясь награбленного добра, шел Джунаид на Ортакую. И по-прежнему не отступал от него ни на шаг Аманнияз, тенью Аманнияза был Агали, а его тенью — Расул.

Красные настигли их и здесь. В бою подстрелили гнедого. Лучшего друга лишился Расул. Он пересел на другого коня. И опять прорвал кольцо Джунаид, но у колодца Ак-яйла с ним оставалось сотни две с половиной, не более.

Неудача за неудачей — и обострились сомнения, которые посещали Расула.

Говорят, хан-ага — сердар, какого не бывало в Каракумах. Почему же так часто бьют его красные? Почему он не взял, как собирался, Хиву?

Говорят, хан-ага сел на коня и вынул саблю ради восстановления извечных законов шариата. Но в кругу приближенных он с жаром толковал о захваченной добыче, а не о святой вере отцов.

И еще Расул засомневался в силе благословений, раздаваемых главным ишаном. Сказал же тот как-то Расулу: «Да сохранит тебя аллах, и пусть пуля пролетит мимо, и сабля пусть не заденет». А на следующий день Расула ранило. Не в первый раз и не в последний. Он и позже не переставал удивляться: как удалось ему избежать смерти в те четыре года непрерывных схваток? Красные ведь чуть не хватали за хвосты их коней!

Уже весной, нежным солнечным днем, Джунаид-хан со своими всадниками устроился на колодце Игдекую. Их к тому времени оставалось сто пятьдесят человек. Отдых был недолгим. Нарушили тишину выстрелы. Только джигиты приготовились к отпору — в дело вступили пулеметы красных, и пришлось не о битве думать — о бегстве. Нукеры бросились врассыпную, будто фазанята от ястреба. Помчался прочь и Джунаид.

Так было заведено, что прикрывать его следовало Аманниязу, а Аманнияза — Агали, последним же уходил от пуль и погони Расул. Внезапно Аманнияз свернул, Агали, как привязанный, последовал за ним, и Расул не отставал от них. Должно быть, хан-ага дал какое-то поручение старшему из трех телохранителей.

Цокот копыт на такыре, крики «ура», беспорядочные ружейные выстрелы — все это осталось позади, и уже в полной тишине три всадника спешились в лощине, укрытые от чужого глаза крутобокими барханами. Здесь и застали их быстрые каракумские сумерки, и в черноте ночи бесшумными выстрелами блеснули звезды.