Дэймон Гэлгут - Добрый доктор

Кроме портретов девушки, на подоконнике стояла еще одна фотография. Изображение немолодой сухопарой женщины с темными волосами, собранными на затылке. Женщина раздвинула губы в улыбке — вероятно, фотограф попросил, — но получилось что-то похожее на сердитый оскал.

— Ваша мать?

Он поспешно покачал головой:

— Сестра.

— Ваша сестра? Но, судя по фото, она…

— Намного старше? Да, да, я знаю. Я поздний ребенок. В определенном смысле она мне как мать. Она меня вырастила после гибели родителей.

— Простите, я не знал.

— Ничего, ничего. Дело давнее. — И он рассказал мне, как его отец и мать двадцать пять лет тому назад погибли в автокатастрофе. — Я их не помню — я был еще младенцем.

Сестра, тогда двадцатилетняя, взяла его к себе и вырастила. Они жили в бедном районе унылого прибрежного городка, о котором я никогда в жизни не слышал. Впервые Лоуренс выехал за пределы города, когда был удостоен стипендии для обучения на медицинском факультете.

Все эти подробности он сообщил мне беспечной скороговоркой, точно нечто маловажное. Но я почувствовал, что он придает им очень большое значение.

Я сказал:

— Я тоже рано потерял мать.

— Да?

— Мне было десять лет. Так что я ее помню. Она умерла от лейкемии.

— Потому-то вы и стали врачом, — заключил он.

Это было утверждение, а не вопрос.

Я опешил:

— Не думаю.

— В какой момент вы осознали… по-настоящему осознали, что хотите стать врачом?

— По-моему, у меня такого момента не было.

— Никогда?

— Никогда.

— Но почему?

— He знаю, — сказал я. — Просто обошлось без этого.

Он улыбнулся:

— Свой момент я запомнил. В точности.

Так уж он был устроен — считал, что все на свете происходит в соответствии с каким-то предвечным планом. Из своего момента откровения он сделал связную историю и никогда не уставал сам себе ее рассказывать.

— Мне было двенадцать. Мои родители покоились на кладбище неподалеку от нашего дома, и сестра много раз обещала как-нибудь сводить меня на могилу. Но она не спешила выполнять обещание. И я решил пойти один. Я проходил мимо каждый день, видел множество крестов, торчащих из земли. И вот однажды я просто вошел в ворота и начал искать родителей. Я шел и шел по кладбищу. День был жаркий. Я не знал, что бывает столько мертвых людей сразу. Ряд за рядом, без конца и края. Пройдя один ряд, я переходил к следующему. Все искал и искал, но родителей нигде не было. Я разревелся. Просто не смог с собой совладать. И тогда ко мне подошел один черный. Это был старик, который работал на кладбище. Он носил форму — какую-то одежду наподобие белого халата. У него был список людей, похороненных в этом месте. И карта. Но и он не смог найти моих родителей.

— Но почему?

— Не знаю. Я назвал ему имя моего отца — Ричард. Но он сказал, что Ричарда Уотерса на карте нет. Я плакал, плакал и никак не мог успокоиться. Он был ко мне очень добр. Отвел меня в контору, напоил чаем. Поговорил со мной о том о сем. Немного оправившись, я пошел домой. Меня встретила сестра.

— Вы ей рассказали, где были?

Он опустил глаза:

— Ja. И в этот момент… Не могу объяснить. Она тоже меня обласкала: обняла, успокоила, сказала, что когда-нибудь мы навестим могилу вместе. Но в моей голове все перемешалось: ее нежность, чернокожий старик…

— Его белый халат, — подсказал я. Дал понять, что тоже кое-что смыслю в дешевой психологии.

— Белый халат, — задумчиво повторил он. — Да. Наверно, вы правы, Фрэнк. В тот самый момент меня осенило.

— Вы осознали, что должны стать врачом.

— Да. Не так однозначно, как вы формулируете, но… семя было заронено именно в тот момент.

— Из-за ваших родителей.

— Как я понял, у вас наверняка тот же случай. Ваша мать умерла. Мое решение тоже было связано с родителями. По-моему, Фрэнк, мы с вами очень похожи.

— Но у меня никогда не было такого момента, — сказал я.

— Видимо, вы его не помните, — сказал он. — Он был.

Переубедить Лоуренса, казалось, невозможно, но я-то знал: в моей биографии никогда не было такой определенной точки отсчета. Я никогда не чувствовал всем сердцем, что медицина мое призвание. Копаясь в себе, я видел лишь амбиции, замешенные на неуверенности, да мечту произвести впечатление на отца. Но вопрос, заданный мне Лоуренсом, донимал меня еще долго. Я жалел, что у меня не было такого момента истины, как у него. Лишь намного позднее, задним числом, я стал сомневаться, что история с прозрением на кладбище случилась на самом деле.