Юлия Франк - На реках вавилонских

Я покачала головой, думая, что бы я могла ответить.

— Обирать себя я не позволю, ясно тебе? Всякий раз, как я отлучаюсь, беру ключ с собой. — Она переводила взгляд с меня на Петру и снова на меня. Потом остановила его на Петре: — Придется у нее это вычесть. Еще не хватало, чтобы в такой день, как сегодня, я доплачивала из своего кармана. Пусть она не думает, что ей это сойдет с рук. Да, ни на секунду нельзя отвернуться — они тут как тут.

— Может быть, ты ошиблась, когда давала сдачу? — Петра сказала это тихо, как бы между прочим.

— Я?

— Бывает же.

— Со мной — нет, моя дорогая, можешь мне поверить, я двадцать пять лет за кассой. — Кассирша бросила еще один осуждающий взгляд на меня и, не сказав больше ни слова, направилась к кассе. Там она поздоровалась с Гертой, своей сменщицей.

— Не бери в голову, — сказала мне Петра, застегивая халат. Она моргала левым глазом, и я не была уверена, что она делает это нарочно. Каждый раз я спрашивала себя, был ли это нервный тик, или подмаргивание было обращено ко мне. Она вынула из сумки маленькое зеркальце, подкрасила губы, поджала их, потом по очереди выпятила. — Если тебе интересно, что я думаю, то я скажу: деньги она всякий раз кладет себе в карман. — У Петры были тонкие губы, которые она подкрашивала в виде сердечка. Сейчас она достала чуть более темную помаду и подкрасила ею только нижнюю губу. — Будь я кассиршей, делала бы то же самое. — Петра наложила белые тени для век и еще раз бросила взгляд в маленькое зеркальце прежде, чем его закрыть. — Я отсюда сваливаю.

— И кем будешь работать?

— Представительницей. Представительницей фирмы. Видишь эту помаду? Такой в обычных магазинах не бывает. Эксклюзив. Ради этого я приглашаю к себе домой нескольких приятельниц, ставлю на стол соленые палочки и предлагаю им "кока-колу". Всё за счет фирмы, как ты понимаешь. — Она сунула в рот жевательную резинку и протянула мне пачку. Я взяла одну, хотя жевательную резинку я не люблю.

— Красивый цвет. — Я ей кивнула.

— Ты бы тоже наверняка могла этим заниматься. — Петра достала пудреницу и напудрила нос, лоб и подбородок.

— Ах нет. Спасибо. У нас слишком маленькая квартира. — Я невольно подумала об отце, который лежал в лагере на своей койке и надеялся, что в один прекрасный день явится какая-нибудь Нелли или произойдет какое-нибудь чудо. Вечерами, когда я возвращалась с работы, он говорил, что из-за меня он здесь загнется, потому что это мне пришла дурацкая идея попытаться вылечить на Западе брата, который все равно умер. Вчера вечером он мне впервые сказал, что Ежи умер по моей вине, он просто не вынес переезда. Я на это ничего не ответила. Если бы мы остались в Щецине, он был бы еще жив. В последние недели я перестала отвечать отцу, я давала ему выговориться, и он выкладывал все, что думает. Он тоже со временем будет на ее совести, ему это ясно уже сейчас. Я жевала осторожно, чтобы у меня не выпали пломбы. Жевательная резинка была со вкусом земляники и такая большая, что я боялась подавиться.

— Я тоже сначала думала, что в своей квартире делать этого не смогу. Тогда шеф сказал мне: никакая квартира не может быть слишком тесной, разве что каталажка. — Она засмеялась. — Где на первый взгляд тесно, там зато уютно, и товары выглядят значительнее. Было бы только хорошее настроение.

— Вы возьмете еще кофе, или что-то другое? Ну живее, живее. — Кассирша строго смотрела на нас и продолжала разговаривать с Гертой. Живее. Я представила себе хорошее настроение Петры и подумала: как приятно было бы посидеть здесь подольше и послушать ее. День ото дня мне все меньше хотелось возвращаться в лагерь к отцу. Неужели это будет мой дом? Петра живет на севере Берлина, в одной из городских новостроек. Квартиры там были доступны по цене, и в них имелось все необходимое: горячая вода, отопление, встроенная кухня. В каждом доме — лифт. Пол в квартирах выстлан ковролином, а мусор прямо из кухни сбрасывается в подвал. Рассказывали даже, будто там есть переговорные устройства, чтобы узнать, кто пришел. Почему бы и мне не иметь такую маленькую квартирку, как у Петры? Мне бы даже не надо было тащить виолончель сначала в лагерь, чтобы ее увидел мой отец, я могла бы принести ее от антиквара прямо в эту маленькую квартирку и наняться на работу в какую-нибудь музыкальную школу. — А настроение я могу создать сама. Нет, честно. — Петра захлопнула пудреницу.

Я сняла чепчик. Петра схватила меня за руку.

— Но чур не болтать, понятно?