Тони Моррисон - Песнь Соломона

Он знал: цветы опасны, вскоре они выпьют вокруг нее весь воздух, и на земле останется лишь ее бездыханное тело. Но мать, казалось, не догадывалась ни о чем. В конце концов цветы закрыли ее полностью, и он видел только холмик густо переплетенных тюльпанов, низко склонившихся над ее еще вздрагивающим телом.

Он подробно описал свой сон Гитаре, как бы в доказательство того, сколько угроз таит в себе серьезность. И хотя говорить он старался как можно беспечней, в конце рассказа Гитара посмотрел ему прямо в глаза и спросил:

— А почему ты не помог ей?

— Что?

— Почему ты ей не помог? Почему не вытащил ее оттуда?

— Но ей нравилось это. Ей было там хорошо. Ей все это нравилось.

— Ты уверен? — Гитара улыбался.

— Еще бы не уверен. Ведь сон-то мой.

— Но и мать тоже твоя.

— Слушай, для чего ты раздуваешь целую историю, когда вообще ничего не случилось? Подымаешь шум вокруг чистейшей ерунды с единственной целью — доказать, что ты прав? Сперва я оказался виноват, потому что не живу в Алабаме. Потом я оказался виноват из-за того, что неправильно вел себя в собственном сне. Теперь, оказывается, я еще виноват из-за того, что этот сон мне приснился. Ты мою мысль улавливаешь? Для тебя всякий пустяк делается вопросом жизни и смерти. Ты скоро станешь в точности как мой старик. Он считает, если вырезка из газеты попала не в тот ящик, я должен перед ним извиниться. Что с вами со всеми происходит?

— Похоже, все, кроме тебя, идут не в ту сторону, так, что ли?

У Молочника запершило в горле, он глотнул. Ему вспомнилось: давным-давно, в тот вечер, когда он ударил отца, прохожие валом валили по тротуару, и все они двигались навстречу ему. Никто не направлялся в его сторону. Похоже, Гитара подсмотрел и этот его сон.

— Возможно, — сказал он. — Но я знаю, куда я иду.

— Куда же?

— Туда, где будет вечеринка.

Гитара улыбнулся. Его зубы были так же белы, как снежинки, падавшие на куртку.

— Веселого рождества, — сказал он. — И счастливого Нового года.

Он помахал рукой и свернул за угол. Снежная мгла Южного предместья поглотила его прежде, чем Молочник успел спросить, куда он идет, или просто крикнуть: погоди!

Теперь он наконец-то закрыл счетные книги и перестал дописывать и переписывать колонки цифр. С Гитарой что-то происходит, с ним что-то уже произошло. Ему не нравится, как живет Молочник, и этот раздраженный разговор лишь один из многих — Гитару теперь не узнать. Молочник уже не врывается к нему, взбежав бегом по лестнице, чтобы потащить на вечеринку или в бар. Гитара не желает больше разговаривать о девушках и о том, как преуспеть. Если он о чем-то и говорит с интересом, то лишь о спорте да о музыке. Едва затронешь с ним другую тему, он сразу же насупится, а глаза станут словно золотые дыры. Да, он еще о политике говорит.

Его непривычная серьезность побуждает Молочника рассказывать ему гораздо больше о своей семье, чем ему бы хотелось, и с дерзкой беспечностью отражать постоянные нападки на его образ жизни. Красотки и вечеринки на острове Оноре. Неужели Гитара не знает, что его интересы далеко этим не ограничены? Его интересуют и другие вещи. «Какие, к примеру?» — спросил он себя. Ну, он, скажем, очень хорошо помогает отцу по работе. Прямо-таки отлично, а не просто хорошо. В то же время следует признать, что на вопросах недвижимости для него свет клином не сошелся и он охотно передвинулся бы к каким-нибудь другим вопросам. Если ему предстоит до конца своих дней думать лишь о ренте и земельных участках, он с ума сойдет. Но ведь ему именно этим предстоит заниматься до самого конца своих дней. Отец сделал торговлю недвижимостью своей специальностью, и, в общем-то, предполагается, что и он сделал это своей специальностью.

Гитара, может быть, и прав… отчасти: он живет бестолково, бесцельно, и что греха таить, и в самом деле не особенно тревожится об окружающих. У него нет сильных желаний, таких, ради которых он мог бы чем-нибудь пожертвовать, причинить себе неудобство. Но Гитара-то какое имеет право его упрекать? Он ведь тоже не живет в Монтгомери; работает на автомобильном заводе, временами испаряется куда-то — совершенно неизвестно куда — да околачивается в парикмахерской Томми, вот и все его дела. Связи с женщинами длятся у него не больше чем несколько месяцев: он считает, что именно этот промежуток времени обычно требуется для того, чтобы женщина «почувствовала себя как дома, вслед за чем она начинает сновать, шуршать и шуровать».