Тони Моррисон - Песнь Соломона

Но вот один из них обратился к негру с водительским удостоверением, выданным в Виргинии, и с мичиганским акцентом.

— Богато там живут у вас на Севере, а?

— Кто как, — ответил Молочник.

— Кто как? А я слыхал, на Севере все зашибают большую деньгу.

— Да нет, у нас на Севере полно бедняков. — Он ответил вежливо и мягко, но чувствовал: назревает скандал.

— Чудно ты говоришь. На кой же там люди живут, коли не могут зашибать деньгу?

— Там, наверно, очень красиво, — вмешался в разговор еще один из сидевших в лавке. — Места красивые и женщины.

— Да ты шутки шутишь, — в притворном ужасе воскликнул первый. — Неужели там, на Севере, бабенки не такие, как везде?

— Да нет, — сказал второй. — Баба она всюду баба. И жаркая, и сладкая.

— Не может того быть, — сказал третий. — На Севере, наверно, другие.

— Может, у них мужики другие, — снова вмешался первый.

— Ты откуда это взял? — полюбопытствовал второй.

— Да вот, люди говорят, — ответил первый.

— Чем же они не такие? — спросил второй.

— А у них не все в порядке, — сказал первый. — Очень хлипкие они… как мужики.

— Да ну! — удивился второй.

— Так люди говорят. Поэтому они такие узенькие брючки носят. Верно? — сказал первый и в упор посмотрел на Молочника, ожидая ответа.

— Откуда мне знать, — сказал Молочник. — Я в чужие брюки не лезу. — Все улыбнулись, в том числе и Молочник. Еще чуть-чуть — и взрыв.

— А чужие задницы ты не лижешь? Даже близко к ним не подходил?

— Один раз подходил, — оказал Молочник. — Когда молодой нахальный ниггер меня рассердил, пришлось засунуть ему в задницу бутылку кока-колы.

— Ишь какой ты скорый! Просто боязно с тобой говорить.

— Ублюдки разные, у кого в башке вместо мозгов мякина, пусть лучше помалкивают.

Блеснул нож. Молочник рассмеялся:

— Я их с четырнадцати лет не видел. В наших краях ножиками балуют мальчишки… если перепугаются так, что поджилки дрожат.

Его противник усмехнулся:

— Тот самый случай, сволота. Ты до того меня перепугал, просто трясутся поджилки.

Молочник постарался применить все свое проворство, орудуя горлышком от разбитой бутылки, но его противник порезал ему лицо, порезал левую руку, красивый бежевый костюм и, возможно, перерезал бы ему горло, если бы в лавку не ворвались две женщины, громко вопя: «Саул! Саул!»

К тому времени в лавку набежало множество народу, и женщинам никак не удавалось пробиться к месту драки. Мужчины было шикнули на баб, но те продолжали визжать, и благодаря их вмешательству мистеру Соломону удалось разнять дерущихся.

— Ладно. Ладно. Хватит.

— Заткнись ты, Соломон!

— Лучше выгони отсюда баб.

— Врежь ему, Саул, врежь говнюку!

Но у Саула была рваная рана над глазом, струилась кровь, и он не видел почти ничего. Так что мистеру Соломону, хоть и не без труда, удалось оттащить его в сторону. Он удалился, осыпая Молочника бранью, но пыл его уже поутих.

Молочник медленно отступал вдоль прилавка, настороженно озираясь — а вдруг кто еще надумал на него наброситься. Убедившись, что желающих нет и люди мало-помалу выходят из лавки поглазеть, как Саул, ругаясь почем зря, вырывается из рук мужчин, которые уводят его прочь, Молочник немного обмяк и вытер наконец-то лицо. Когда в лавке не осталось никого, кроме хозяина, Молочник запустил горлышком бутылки в угол. Оно угодило в стену около дверцы ледника, отскочило рикошетом и только после этого рассыпалось осколками по полу. Он вышел на крыльцо, все еще тяжело дыша, и огляделся. Четверо пожилых мужчин сидели на ступеньках с таким видом, словно ровным счетом ничего не случилось. Струйка крови стекала по его лицу, на руке же кровь уже засохла. Он пинком столкнул белую курицу и уселся на верхней ступеньке, вытирая кровь носовым платком. Три молодые женщины с пустыми руками стояли на дороге и смотрели на него. Глаза у них были широко раскрыты, но выражение глаз трудно уловить. Подошли дети и окружили женщин, как птицы. Никто не произнес ни слова. Молчали и мужчины на крыльце. Никто не подошел к нему, не предложил сигарету или хотя бы стакан воды. Только дети и куры разгуливали вокруг. Молочник чувствовал, как он леденеет от гнева, несмотря на палящий солнечный зной. Если бы в руках у него сейчас оказалось хоть какое-то оружие, он бы всех их поубивал.

— Бутылкой ты действуешь лихо. Ну, а ружьем? — Один из пожилых мужчин, сидящих на крыльце, пододвинулся к нему бочком. На лице его мелькнула улыбка. Получалось вроде так: молодые люди попробовали свои силы и потерпели крах, а теперь на сцену выступили пожилые. Вести они себя, конечно, будут совсем по-другому. Состязаний в ругани, достойной стен сортира, они устраивать не станут. Не станут пускать в ход ножей и, набычившись, лезть в драку. Нет, они испытают его, померяются с ним силами и, возможно, положат на обе лопатки в сфере совершенно иной.