Хосе Карлос Сомоса - Афинские убийства, или Пещера идей

Перевод буквальный, но я не очень понимаю, к кому обращается автор при этом неожиданном грамматическом переходе на второе лицо.

Даже не знаю, почему я так разнервничался. У Гомера можно найти много примеров неожиданного перехода на второе лицо. Наверное, это – нечто подобное. Однако, по правде говоря, мне было немного не по себе, когда я переводил обличительные речи Кранто ра. Я даже начал думать, что, быть может, «Переводчик» – новое эйдетическое слово. В этом случае окончательный образ этой главы гораздо сложнее, чем я предполагал: свирепые атаки «невидимого зверя» – соответствующие критскому быку, – «девушка с лилией», а теперь еще и «Переводчик». Елена права: эта книга стала моей навязчивой идеей. Завтра поговорю с Гектором.

Я все более беспокоюсь. Не знаю почему, никогда раньше я не испытывал такого по отношению к работе. Кроме того, возможно, все это – лишь мое воображение. Я приведу тут мой краткий разговор с Гектором сегодня утром, а уж читателю судить.

– «Пещера идей», – кивнул он, как только я назвал книгу. – Да, классический греческий текст анонимного автора, написанный в Афинах после Пелопоннесской войны. Это я сказал Элию включить его в нашу серию переводов…

– Я знаю. Я его перевожу, – сказал я.

– И чем я могу тебе помочь?

Я ответил. Он нахмурился и задал мне тот же вопрос, что и Элий: почему я хотел просмотреть рукописный оригинал. Я объяснил ему, что это эйдетическое произведение и что Монтал, кажется, не заметил этого. Он снова нахмурился.

– Если Монтал этого не заметил, значит, этот текст – не эйдетический, – сказал он. – Прости, не хочу быть невежливым, но Монтал был в этом деле настоящим знатоком…

Я набрался терпения и сказал:

– Эйдезис там очень сильный, Гектор. Он искажает реализм сцен, даже диалоги и мысли героев… Все это что-нибудь да должно значить, правда? Я хочу разгадать шифр, который автор спрятал в тексте, и мне нужен оригинал, чтобы убедиться в том, что мой перевод верен… Элий согласился и посоветовал мне поговорить с тобой.

Наконец он поддался на мои уговоры (Гектор очень упрям), но не очень-то меня обнадежил: текст был у Монтала, а после его смерти все рукописи разошлись по библиотекам. Нет, у него не было ни близких друзей, ни родных. Он жил отшельником в одиноком загородном доме.

– Именно желание удалиться от цивилизации, – добавил он, – и привело к его смерти… Ведь так же?

– Что?

– А, я думал, ты знаешь. Разве Элий ничего не сказал тебе?

– Сказал просто, что он скончался, – припомнил я тогда слова Элия, – и что «об этом везде писали». Но я не понимаю, в чем дело.

– Потому что он погиб ужасной смертью, – ответил Гектор. Я сглотнул слюну. Гектор продолжал:

– Его тело нашли в лесу, поблизости от его дома. Оно было все истерзано. Власти сказали, что, вероятно, на него напала стая волков…

Вчера вечером, прежде чем взяться за перевод этой главы, я заснул и видел сон, но в нем не было вырванного сердца: мне снился главный герой, Гераклес Понтор, и в моем сне он лежал на кровати и спал. Вдруг Гераклес проснулся с криком, будто ему приснился кошмар. Тогда я тоже проснулся и закричал. Теперь, приступив к переводу пятой главы, это совпадение с текстом потрясло меня. Монтал пишет о папирусе: «На ощупь мягкий, очень тонкий, как будто при изготовлении листа не хватило нескольких слоев стеблей или будто со временем папирус стал хрупким, пористым, слабым, как крыло бабочки или маленькой птички».

Меня совесть совсем не мучает, потому что вчера я рассказал Елене о том совпадении, которое меня больше всего беспокоит. «Да откуда у тебя столько фантазии? – возразила она. – Какая может быть связь между смертью Монтала и гибелью героя тысячелетнего текста? Ну же! Ты что, с ума сходишь? Смерть Монтала – реальный факт, трагическое происшествие. Смерть героя из книги, которую ты переводишь, – сплошная выдумка. Может быть, это опять эйдетический прием, тайный символ, откуда мне знать…» Как всегда, Елена права. Ее потрясающая практичность разбила бы в пух и прах самые логичные доводы Гераклеса Понтора, который, несмотря на свою вымышленность, с каждым днем все больше становится моим любимым героем, единственным голосом, привносящим смысл в весь этот хаос. Но что сказать тебе, удивленный читатель: мне вдруг показалось крайне важным побольше узнать о Монтале и его затворничестве. Я уже написал письмо Аристиду, одному из самых близких к нему академиков. Он быстро ответил мне: он примет меня у себя. А иногда я спрашиваю себя: не пытаюсь ли я подражать Гераклесу Понтору, затевая свое собственное расследование?