Хосе Карлос Сомоса - Афинские убийства, или Пещера идей

Этот абсурдный образ: кобыла, пожирающая тухлое мясо, да еще в садах Академии! – подчеркивает эйдезис. Я так расхохотался, что в конце концов испугался и от страха снова захохотал. Я сбросил на пол бумаги, схватился обеими руками за живот и зашелся безудержным хохотом, в то время, как мое мысленное зеркало отражало зрелого мужчину с черными волосами vu залысинами на висках, который умирал со смеху в одиночестве наглухо закрытой комнаты, почти в полной темноте. Этот образ вызвал у меня не смех, а слезы, но существует любопытная крайность, где сливаются обе эти эмоции. Плотоядная кобыла в платоновской Академии! Разве не смешно? И, конечно же, ее не видят ни Платон, ни Диагор! В этом эйдезисе есть какая-то святотатственная извращенность… Монтал пишет: «Присутствие такого животного озадачивает нас. Исторические источники об Академии не упоминают о плотоядных кобылах в садах. Еще одна ошибка из многих допущенных Геродотом?» Геродотом!.. Господи. Но нужно прекращать смех: говорят, безумие начинается с хохота.

Сам не зная, почему? Меня опять тянет на смех! Совершенно очевидно, что эйдетические образы то и дело проникают в сознание Диагора (любопытно, что с Гераклесом этого никогда не происходит, он не видит более того, что видят его глаза). «Ухмылка кобылы» превратилась в воспоминание об улыбке Менехма.

Метаморфоза эйдетической кобылы в настоящего дрозда (то есть в дрозда, являющегося частью реальности вымысла) подчеркивает загадочную идею этой сцены: зло смеется над философами? Не забывайте, дрозд – черного цвета…

Он пришел уже в новой маске (на этот раз – с улыбающимся мужским лицом). Я встал из-за стола.

«Пронзительно пахнет женщиной. А на ощупь… о, гладкая упругость! Нечто подобное мягкой девичьей груди и сильному бицепсу атлета». Такое абсурдное описание дает Монтал фактуре папируса десятой главы.

Этот пароль (мы сейчас узнаем, что это пароль) со странной точностью воспроизводит реплики из разговора, который произошел между мной и моим похитителем несколько часов назад. Еще одна «эйдетическая приманка»?

Девушки и белые лепестки снова наводят меня на мысль о моей деве с лилией: так и вижу, как она радостно, уверенно бежит под горячим солнцем Греции с лилией в руке… И все это в этом ужасном абзаце! О, проклятая эйдетическая книга!

Я хотел бы просить читателя не принимать во внимание этот внезапный гермафродизм Диагора – он эйдетичен. Двусмысленность полов, доминирующая при описании второстепенных персонажей этой главы, теперь заражает и одного из главных героев. Она, кажется, указывает на девятый труд: пояс Ипполиты, где герою приходится столкнуться с амазонками (девицами-воинами, то есть жено-мужчинами), чтобы похитить пояс царицы Ипполиты. Однако я считаю, что автор тут позволяет себе определенную ядовитую насмешку над одним из самых «серьезных» героев всего произведения (я снова рассмеялся, представив себе Диагора таким образом). Это гротескное чувство юмора, на мой взгляд, не слишком отличается от чувства юмора моего тюремщика…

С какого расстояния? Отсюда, снизу?

Я слишком долго сижу взаперти. На мгновение мне показалось, что можно было бы перевести эти два предложения гораздо более пристойно, к примеру: «Луна была грудью, которой касался палец облака. Луна была впадиной, к которой стремилось заостренное облако» – что-то в этом роде. В любом случае вышло бы нечто намного более поэтичное, чем выбранный мною вариант. Но дело в том, что… О, Елена, как часто я вспоминаю о тебе, ты мне нужна! Я всегда считал, что физические желания просто служат благородной умственной деятельности… а теперь… чего бы я ни дал за то, чтобы хорошенько перепихнуться! (Я говорю вот так, без обиняков, ибо признаем честно: кто будет все это читать?) О, перевод, перевод: бессмысленный подвиг Геракла по приказу абсурдного Эврисфся! Значит, да будет так! Разве здесь, в этом темном заключении, я не властен над тем, что пишу? Так вот вам мой перевод, хоть он и шокирует!

Что это? Здесь явно внезапное эйдетическое изобилие слова «следить». Но… что это значит? Неужели кто-то следит за Гераклесом?

Ножи! Эйдезис вдруг разрастается, как ядовитый плющ! Что о за образ? Слежка… Ножи… О, Гераклес, Гераклес, осторожно: ты в опасности!