Юлия Вертела - Интенсивная терапия

– Как жить?.. – прошептала она.

Нил через силу, противный самому себе, пытался ее успокоить:

– Все еще будет, вот увидишь, ты сильная...

– Ничего больше не будет... – Глядя в пустоту расширенными глазами, Катя силилась выхватить из темноты прошлое. – Ты ничего не знаешь о моей жизни. Если бы знал, то понял. Все началось еще в 88-м... Я смалодушничала... – Глаза Кати расширились еще больше и в темноте казались чужими. – Все, что случилось сейчас, лишь расплата... Я тебе все расскажу... Но это... долгая история, а мне... слишком больно... – Она повернула к Нилу беспомощное, заплаканное лицо.

– Ты ослабла, я принесу чаю. – Нил бросал пустые слова в пустоту.

– Потом, – безразлично пробормотала она и прилегла на край дивана. – Иди... Все потом...

Нил вышел из комнаты уверенный, что измученная Катя наконец засыпает. Он сел на кухне и закурил, уставившись в окна мансарды напротив. Женщина за стеклом шила, пристроившись поближе к свету. Нил тупо следил за ее мерно двигающимися руками – туда-сюда, тик-так... Наблюдателя отделяло всего несколько метров и две пары рам, он даже видел, как швея щурилась, вдевая нитку в иголку. Мысли остановились, как стрелки часов...

Из оцепенения его вывел пронзительный крик. Нил с трудом сообразил, что кричат во дворе, и высунулся наружу.

– Батюшки родные, помогите! – разносилось со дна колодца.

Посреди заасфальтированного пятачка распласталось тело.

Повинуясь неведомой силе, Нил бросился к Катиной двери, хотел ее позвать, но тут же осекся. Страшная тяжесть навалилась на него, как это бывает, когда хочешь очнуться от сна, но оцепенелое сознание никак не может пробиться к реальности.

Во дворе кричало уже несколько человек, они вызвали «скорую». На Кате было все то же мокрое платье, спутанные волосы заплели окровавленное лицо.

Народ высыпал из квартир. С Невского проспекта во двор стали подтягиваться любопытные.

– Какая молоденькая! – причитали старушки. – Наверное, наркоманка, они все время в том подъезде собираются.

– Да, да, я уж сколько раз на них жаловался, – поддержал их сухонький старичок в обвисших трениках, – но что толку.

Нил прикрыл Катю курткой. Она лежала на мокром асфальте, и тело ее, лишенное души, по сути, мало чем отличалось от мертвого тела дождевого червя, плавающего в лужице возле ее откинутой руки. Нил сел рядом, пространство вокруг сжалось, и город вдруг показался крошечным, как спичечный коробок. Неужели можно жить в этом узеньком мирке с небом искусственным, словно подвесной потолок?

А люди продолжали выползать из своих конурок подслеповатыми кротами. В стоптанных шлепанцах и расхристанных халатах они бродили по дну каменного колодца, и самое отвратительное состояло в том, что смерть вызывала у них жадное любопытство. Они вздыхали, отчасти даже довольные, что этот случай разнообразил их жизнь. Поистине ничего не изменилось в человеческой натуре со времен гладиаторских боев, и вечная игра на жизнь или на смерть и по сей день остается самой захватывающей.

«Скорая» увезла Катино тело, соседи пошли звонить ее родственникам.

Перевернутый человек несся с оглушительной скоростью по улицам ночного города, проклиная серое, как лицо покойника, петербургское небо. Этот город принимал в свое чрево миллионы душ, а потом отпускал их. Что помнили они? Оставался ли след и в его каменной душе? А может, они и не покидали его вовсе, застывая невидимыми стражами у старых стен?.. Все ерунда, и город не более чем слепок фантазии, равнодушный, как взгляд сфинкса...

Как душно под спудом свинцовых облаков! Вонзиться бы в эту броню! И, преодолев ее, оказаться в пространствах безмерных и светлых. Взять бы и рвануть прочь от отягощенного житья в этих карликовых домишках, среди карликовых делишек и карликовых пород людей. Это было всепоглощающее, болезненное до крика желание благодатности бытия, свободного и сплошь пронизанного солнцем. Тоска по радости, которой не было в этом мире.

Оглушенный и расплющенный тяжелейшими из небес, Нил беспомощно опускался на дно Петербурга.

Возвратившаяся с похорон Муза трогательно поведала остальным жильцам подробности траурной церемонии. Она рассказала, как два голубя сели на край гроба, и это, несомненно, были души умерших. Как убивались родственники, в особенности Адольф. По ее словам, постаревший борец с режимом выпил бутылку водки не закусывая, и его едва довели до машины. Прибывшая из Ярославля Авдотья, казалось, не удивилась произошедшим событиям, то и дело повторяя: «Бог дал, Бог взял...» Она читала молитву у изголовья новопреставленных, ругала Ирину, что ребенка не крестили, и старалась соблюсти все обряды: свечку – в руки, иконку – на грудь, на лобик – ленточку с молитвой.