Грэм Грин - Брайтонский леденец

— Эта женщина. Вот она заслуживает вечного проклятия. Сказала, что он хотел избавиться от меня. Ничего она не смыслит в любви.

— Может, она была права, — пробормотал старый священник.

— И вы тоже не правы, — яростно проговорила она, прижимаясь к решетке своим детским личиком.

Вдруг старик заговорил, время от времени со свистом переводя дыхание и распространяя через решетку запах эвкалипта.

— Был один человек, француз, [36] Был один человек, француз. — По всей вероятности, имеется в виду французский писатель Шарль Пеги (1873–1914), который, приняв католичество, отверг идею «вечного проклятия», посчитав ее антигуманной. Его фигура не раз привлекала внимание Грина. вы не можете знать о нем, дитя мое, — начал он. — У него были такие же мысли, как у вас. Он был хороший человек, святой человек, но всю свою жизнь он прожил в грехе, ибо не хотел смириться с тем, что любая душа может быть проклята… — Она с удивлением слушала его, а он продолжал: — Этот человек решил, раз каждой душе суждено быть проклятой, пусть и он тоже будет проклят. Он никогда не причащался, не захотел сочетаться законным браком с женой своей… Не знаю, что сказать вам, дитя мое, но некоторые люди считают, что он был… гм, святым. Наверно, но умер в смертном грехе, так нас научили называть это… но я не уверен; это было во время войны, может быть… — Он вздохнул, опустив дряхлую голову, в горле у него засвистело. И добавил: — Вы не можете постичь, дитя мое, как не могу я или кто-нибудь иной… поразительного… непостижимого… милосердия Божьего.

Снаружи стулья все скрипели и скрипели, людям не терпелось покаяться в конце недели, получить отпущение грехов, прощение.

— Нет у человека большей добродетели, чем отдать душу за ближнего своего, [37] Нет у человека большей добродетели, чем отдать душу за ближнего своего. — Пример расхождения Грина с ортодоксальным католицизмом, в соответствии с которым католик прежде всего должен заботиться о спасении собственной души. Писатель же проводит мысль о том, что во имя любви к человеку можно и даже следует пренебречь собственной душой, обречь себя на вечное проклятие, добровольно разделив с любимым его наказание после смерти — именно эту участь готова принять Роз. Такой же путь избрал и «француз», герой рассказа священника. Характерно, что последний, выступая рупором автора, стремится оставить у Роз надежду на милосердие Божие — «поразительное» и «непостижимое». Характерна и фигура самого священника, открывающая галерею типично гриновских образов священнослужителей — лишенных внешней значительности, усталых, сомневающихся, неудачливых, «грешных», но исполненных сочувствия к страдающему человеку и подчеркнуто противопоставленных в этом отношении персонажам, отстаивающим ортодоксальные принципы и поэтому, в трактовке Грина, самодовольным и ограниченным. — добавил священник. Он вздрогнул и чихнул. — Мы должны верить и молиться, — сказал он, — верить и молиться. Церковь не требует, чтобы мы верили в то, что есть души, которым отрезан путь к спасению.

— Он проклят. Он знал, что его ждет. Он тоже был католиком, — сказала она печально и осуждающе.

— Corruptio optimi est pessima, [38] Грехопадение праведных — наихудшее из зол (лат.). — тихо произнес он.

— Что это значит, отец мой?

— Я хочу сказать: католик согрешит скорее, чем кто-либо иной. Думаю, что, может быть… потому что мы верим в дьявола… мы больше сталкиваемся с ним, чем другие люди… Но мы должны надеяться, — механически повторил он, — надеяться и молиться.

— Я хочу надеяться, — сказала она, — но не знаю на что.

— Если он любил вас, — пояснил старик, — то, конечно, это доказывает, что было что-то хорошее…

— Даже в такой любви?

— Да.

Она грустно задумалась над этими словами, сидя в маленькой темной кабинке.

— И приходите поскорее опять… — сказал он. — Сейчас я не могу отпустить ваши грехи… но приходите опять… завтра.

— Хорошо, отец мой, — тихо промолвила она… — А если будет ребенок?

— С вашим чистым сердцем и с его мужеством… — ответил он. — Воспитайте его добродетельным, чтобы он молился за отца своего.

Внезапно чувство беспредельной благодарности прорвалось сквозь боль — как будто она увидела далекое будущее, где жизнь опять продолжается.

— Помолитесь за меня, дочь моя, — попросил он.

— Да, о да, — ответила она.

Выйдя, она посмотрела на дощечку исповедальни. Имя было ей незнакомо. Священники ведь все время меняются.