Джойс Оутс - Блондинка. Том II

Вертолет приземлился, и по трапу спустилась сама Мэрилин Монро в нашем сопровождении. Причем, надо сказать, мы выглядели по сравнению с ней довольно бледно, будто нас потрепало электрическим током. Но мы держались и делали вид, что все это нам страшно нравится. У Мэрилин от холода побелели щеки и нос, а длинные ресницы, обрамляющие ярко — синие глаза, и волосы покрывал иней. Мы сроду не видели у женщины таких волос, ну, разве что в кино, прямо как-то не верилось, что они у нее настоящие. А в глазах у нее стояли слезы, и она восклицала: О! О! Это самый с-счастливый д-день в моей жизни! И если б мы вовремя ее не остановили, она бы бросилась к этим ребятам пожать им руки, а они все тянули к ней руки, бросилась бы целовать и обнимать их всех подряд, словно она их возлюбленная и принадлежит сразу всем. Да эта толпа на куски бы ее разорвала — просто из любви к ней. Оторвала бы эти прелестные ножки, вырвала бы все растрепанные ветром волосы, по волоску — потому, что все они просто сходили с ума от любви к Мэрилин. Но мы удержали ее, сказали, что лучше не надо. И она не спорила, все продолжала бормотать, и так многозначительно, словно какую японскую мудрость, которая открыла ей глаза на мир: Это счастливейший день в моей жизни! О, спасибо вам, спасибо!

И черт возьми, каждому было ясно, что она ничуть не кривит при этом душой.

Нью-Йорк. 1954

— О-о-о-о!..

Девушка с роскошным телом в расцвете молодости и красоты. В летнем платье из креп-жоржета цвета слоновой кости и с завышенной талией, отчего мягкие складки так соблазнительно собираются на высокой груди. Она стояла, широко расставив босые ноги, над входом в нью-йоркское метро. Голова с белокурыми волосами восторженно откинута назад, ветер развевает широкую летящую юбку, и под ней видны белые хлопковые трусики. Белые трусики!.. А это воздушное летнее платье, тонкое и прозрачное, так и плывет в воздухе. Совершенно волшебное платье! Без этого платья девушка выглядела бы просто куском мяса, сырого и выставленного напоказ.

Ей ив голову такая мысль не приходила! Кому угодно, только не ей.

Ведь она — стопроцентная американская девушка, здоровая и чистенькая, как медицинский пластырь. У такой девушки нет и не может быть ни одной грязной или мрачной мысли. Даже ничего печального в мыслях быть просто не может. И всякие там жестокие вещи ей в голову тоже никогда не приходили. Она никогда не отчаивалась, и ничего антиамериканского ей на ум не приходило. В этом тоненьком, как бумага, летнем платьице она напоминала медсестру с мягкими нежными руками. Медсестра с соблазнительным ртом. Крепкие бедра, весело подпрыгивающие груди, крошечные складочки жира под мышками, как у младенца. Она смеется и взвизгивает от восторга, как маленькая, когда очередной порыв ветра вздымает ей юбку. Коленки в ямочках, крепкие ноги танцовщицы. Здоровая сильная девушка. Плечи, руки и груди, как у вполне зрелой женщины, а вот личико девичье. В Нью — Йорке середина лета, и она слегка вздрагивает, когда ее обдает ветром подземки. О, этот теплый ветерок, он приподнимает ее юбку, как учащенное дыхание возлюбленного.

— О! О-о-о-о!

На Манхэттене, на углу Лексингтон-авеню и 51-й улицы, давно настала ночь. Но пронзительно белый свет уличных фонарей так и пышет жаром. А богиня любви часами стоит все в той же позе, широко расставив ноги в белых босоножках на высоченной шпильке с такими узкими заостренными носками, что они наверняка уродуют ее маленькие нежные ступни. И все это время смеется и радостно восклицает что-то — должно быть, рот уже заболел. За белокурой ее головой разрастается озерцо тьмы, напоминающее пятно темной воды. Корни волос на голове и лобке жжет от примененной сегодня утром перекиси водорода. Девушка Без Имени. Девушка на Рекламе в Метро. Девушка Вашей Мечты. Уже 2.40 ночи, и ослепительный белый свет прожекторов сосредоточен только на ней, на ней одной. Высвечивают блондинку кричащую, блондинку смеющуюся, белокурую Венеру. Блондинка страдает бессонницей, гладко выбритые ноги блондинки широко расставлены, руки блондинки вскинуты в бесплодном усилии подхватить вздымаемую ветром юбку, под которой видны белые хлопковые трусики, какие носят все американские девочки. И еще тень, всего лишь тень выбритого лобка.

— О-о-о-о-о!

Теперь она поддерживает рукой свои большие упругие груди. Веки ее трепещут. Между ногами, уж можете ей поверить, все чисто. Она не какая-нибудь там грязная девушка, нет в ней ничего не нашего, не американского, экзотического. Она — великолепный образчик типичной американки во плоти и крови. Стерильность и пустота гарантированы. Ее вымыли, отдраили, отчистили, а потом высушили. Никаких шрамов. Никаких пятнышек, которые могли бы испортить вам удовольствие, никакого запаха. Главное — никакого запаха. Девушка Без Имени, девушка без памяти. Жила недолго, и осталось ей жить тоже совсем недолго.