Джойс Оутс - Блондинка. Том II

Некоторые считают это признаком таланта, но лично я так не думаю. Мне кажется, гораздо лучше, если актер как бы балансирует на грани чего-то неизведанного, недоработанного, создавая тот или иной образ. Оставляет в нем частичку недосказанности. Этим секретом в полной мере обладал Джон Барримор. Ты же вроде бы дружишь с Брандо? Так вот, и Брандо тоже знает этот секрет, тоже использует этот прием в свой технике. Вплоть до того, что специально не вызубривает все свои реплики наизусть, а потому вынужден импровизировать, оставляя тем самым место своему персонажу. Чтобы тот сам проявил себя, понимаешь? Взять любого выдающегося театрального актера. Ведь он ни разу не исполнит свою роль одинаково. Он не просто произносит свои реплики, он говорит их так, словно сам слышит впервые. И Перлман должен был бы сказать тебе об этом, но ты же знаешь Макса: для него свет клином сошелся на этом показушном «методе» Станиславского.

Если честно, то все это граничит с полным бредом. Что, если вдруг колибри станет анализировать и осознавать, сколько взмахов делают ее крылья в секунду, почему и как она летит именно в ту, а не другую сторону? Да ведь тогда она просто летать не сможет! Если мы будем осознанно произносить каждое слово, разве не разучимся мы говорить? Забудь ты об этом Перлмане, забудь о Станиславском! Обо всей его бредовой теории! «Перерепетировать» свою роль — вот в чем состоит главная опасность для актера. Тогда он перегорает. Во время постановок моих пьес режиссеры иногда просто загоняли актеров; и перед премьерой бедняги совершенно выдыхались, теряли кураж, становились скучными и невыразительными. То же самое и с Перлманом. Многие восхваляют его за то, что будто бы на репетициях он заставляет актеров чуть ли не кровью харкать, а посмотришь, что там у них на полу, и увидишь — одно дерьмо!

Вот ты, дорогая, ты говоришь, будто изучила свою Шери вдоль и поперек. Как родную сестру. А может, это вовсе и не так уж хорошо. Вполне возможно даже, что ты заблуждаешься. Ты должна признать, что в чем-то Шери все равно остается для тебя загадкой. Помнишь, ты рассказывала мне о своем видении Магды? Ты рассказала мне тогда о ней куда больше, чем знал я, ее создатель. Так почему бы не дать Шери вздохнуть немножко свободнее? Довериться ей, позволить ей чем — то удивить тебя?.. Советую начать прямо завтра, на съемочной площадке.

И снова молча, с дрожью благодарности Блондинка Актриса приподнялась на цыпочки и поцеловала Драматурга в губы.

О да. Конечно! Слава тебе, Господи! Он был прав.

И вот наутро на съемочную площадку вышла Шери — болезненно-бледная платиновая блондинка в претенциозной и жалкой блузочке из черных кружев, плотно облегающей черной шелковой юбке с широким туго затянутым черным поясом, черных чулках в сеточку и черных же туфлях на шпильках. Грубо подведенные глаза, сексапильный, в красной помаде, детский ротик. Она вся дрожит, напряжена до предела. То была сама Мэрилин! Нет, то была Шери.

Мы смотрели на эту роскошную женщину, на то, как она нервно грызет ногти, совсем как какая-нибудь девчушка на занятиях по актерскому мастерству или же просто простодушная и недалекая девушка, чертовски хорошо знающая, что показала себя не с лучшей стороны и что ее сейчас выбранят за это.

Она волокла за собой по полу ободранное боа из перьев, как могла делать только Шери. Она говорила со всей искренностью и прямотой Шери, этаким плебейским говорком и так тихо, что ее почти невозможно было расслышать.

— О Господи, мне так стыдно! Прошу вас, простите меня. Я сделала то, чего никогда бы не сделала Шери. Я позволила себе впасть в отчаяние. Я не осознавала своей ответственности перед съемочной группой. Мне так стыдно!

Какого черта?.. И все мы тут же позабыли свои обиды, гнев и раздражение, которые она у нас вызывала. И разразились громкими аплодисментами. Да мы просто обожали нашу Мэрилин!..

Сейчас на съемках моего нового фильма все идет очень хорошо, а начало было таким скверным. Фильм называется «Автобусная остановка». Надеюсь, он тебе понравится!

Она, как прилежная и преданная дочь, посылала Глэдис открытки в Лейквуд. Посылала открытки и из Нью-Йорка.

Знаешь, я просто влюблена в этот город! Это настоящий город, не то что там наш Город из Песка. И если захочешь навестить меня, мамочка, я все устрою. Самолетов теперь полно, только и знают что летать взад-вперед.

А вот звонить матери после отъезда из Лос-Анджелеса она долго не решалась. Ей казалось, Глэдис будет упрекать ее за то, что она покинула ее, уехала так далеко. Потом все же позвонила, но не услышала в голосе мэтери и тени упрека. Позвонила ей Норма Джин из Нью-Йорка, сразу, как только влюбилась в Драматурга, но уже знала, что они обязательно поженятся и что он станет отцом ее детей.