Григорий Ряжский: Нет кармана у Бога

Итак. Что же мы имеем на сегодня? Это если подводить привычный промежуточный итог.

Мы имеем неврастенически подержанного дядьку, всё ещё удивляющего окружающих самим фактом столь длительного присутствия его произведений на полках книжных магазинов.

Мы имеем весьма милого и довольно известного автора, талант которого вовсе не стёрся, а всего лишь впал в творческий анабиоз в силу истинно объективных причин.

Мы имеем законного и в каком-то смысле неуравновешенного отца двух приёмных детей, мальчика и девочки. Мальчик, так незаметно превратившийся в деятельного мужчину в расцвете молодых лет, вскоре отправится отбывать заслуженное наказание на зону, где, вероятней всего, его сделают очередным песцом. В том смысле, что не пропадёт со своими мичуринскими навыками. Если только не найдётся авторитетный отбывающий, которого смутит и озадачит дымно-серебристый колер его песцовой шкуры. Но в любом случае для него это будут годы без прибалтийских шпрот — сто процентов из ста.

Мы имеем восхитительную школьницу-дочь, приёмную, не так давно перешагнувшую тринадцатилетний рубеж, крайний перед критическими четырнадцатью годами. Ну, вы понимаете, о чём я. Не так уж мудрено сообразить, будучи в курсе, каким именно алгоритмом осенило не так давно её приёмного отца.

Мы имеем сверхпожилое животное Нельсон адмиральского кошачьего звания, прожорливое, одноглазое, хитрожопистое, но всё ещё горячо любимое и родное.

Мы имеем отлично оборудованную растениеводческую лабораторию по выращиванию и переработке дури высокого качества, пользующейся неизменным спросом у его владельца в окончательно теперь уже единственном числе.

Мы имеем в активе не только совершенно блистательное литературное прошлое, но и талантливо переизданное и умело допечатанное настоящее как результат неутихающего спроса на него плавно вырождающегося поколения читателей. Это если не говорить о будущем с присущим автору оптимизмом.

И мы имеем виды.

На этом пункте остановлюсь подробней, для чего следует вернуться чуть назад, к тому дню, когда я появился на Фрунзенской, чтобы поискать Никин паспорт для процедуры юридического оформления последствий трагедии. Безутешную Гелочку я в этот день оставил в Ахабино, вместе со старушкой Нельсон, не меньше нашего переживавшей общую беду. В те печальные дни я даже перестал отдирать её от ствола обожаемой бескокосовой пальмы, о который она, пребывая в крайней степени расстройства, беспрестанно точила когти в надежде на расправу. Это если убийцы дочери хозяина ненароком заявятся в наш дом.

Так вот, зашёл в её комнату и стал искать. Долго рыться не пришлось. Паспорт лежал на самом виду, в выдвинутом верхнем ящике письменного стола. Я взял его в руки и открыл. Оттуда на меня смотрела Никуська, тысячу раз прощёная, но всё равно успевшая расстаться с жизнью. Я сунул документ в карман и уже собирался уходить, ехать в собес для получения положенного вспомоществования по факту имевшейся смерти — лишним ни по-какому не будет. Но в этот момент глаз мой лёг ещё на одну бумагу, сложенную пополам, что лежала непосредственно под дочкиным паспортом. До сих пор не знаю с определённостью, упас ли меня Господь тогда или, наоборот, наказал этим моим обнаружением. А находка выглядела так. На лицевой стороне документа крупными печатными буквами было выведено: «Обменная карта». Далее шли паспортные данные моей дочери, ФИО, как положено, адрес прописки и дата заведения документа. Примерно десятидневной давности. Ну а в правом красном углу чернильной иконой сиял фиолетовый штамп, оттиснутый медицинским учреждением: А(II) Rh(+), полож. И от сияния этого исходили лучи. И попадали в меня, в мои глаза, в мой отцовский миокард. Потому что били прицельно, зная, что я в курсе этих странных знаков и значков. Кроме того, символы чётко сообщали, что дочь моя, Вероника Дмитриевна Раевская, является носителем второй группы крови. И никакой другой. Потому что это показал анализ, сделанный в женской консультации, куда она была поставлена на учёт, находясь на двенадцатой неделе беременности. Вот так, господа присяжные заседатели! Так и никак иначе!

А из этого факта непреложно проистекает другой, удивительный, огорчительный и страшный в своей простоте. А именно — не может никоим образом женщина, обладающая четвёртой группой крови, то есть моя жена Инна, родить дитя, имеющее вторую кровавую группу, то есть дочь мою Веронику. В том случае, разумеется, если отец ребёнка обладает первой. Каковой конкретно обладаю я. Полагая, что я и есть этот самый отец.