Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога

Ну вот, сами теперь видите, сколь суровые преграды сковывали мои искренние начинания в поисках второй Инки. И при этом ещё все чего-то от меня хотели. Кому дай, кому вынь, кому положь, кому красиво откажи, на что тоже требуется немалый запас сил. Так что расслабиться удавалось плохо, прямо скажем. А рассказанная история была действительно крайней в этом моём однодневном еженедельном поисковом ряду. И к моменту, когда между мной с Джазом состоялся первый разговор о дури и полётах над океаном, организм мой не успел ещё как надо остудить себя от негодования в адрес противопожарной Илоны в её грубой брезентухе. Честно говоря, именно по этой причине и проявил тогда заинтересованность и благосклонность к странному предложению Джаза.

Но слово было дано, и в ближайшие выходные я отправился в Ахабино, с запасом продуктов и добрых слов, к девочкам моим дорогим и любимому сыну.

Должен признаться, что за последние пару лет Никуськиного пребывания в добровольной ахабинской ссылке я не раз и не два мысленно прокручивал ситуацию, имевшуюся в нашей семье. Не то чтобы она меня как-то уж совсем серьёзно беспокоила или удручала отсутствием определённости, но, скорее, заставляла задумываться о разумности такого дочкиного решения. И в первую очередь это касалось её самой. Её будущего. Её счастья. В моём же понимании справедливость требовала иного, более продуманного компромисса. Ну, право дело, что ж это за расклад за такой. Девушка, даже, можно сказать, молодая женщина, отказывается от высшего образования, от молодых увлечений и забав, от мальчиков и подруг, полностью посвятив себя воспитанию приёмной сестры. Пусть даже очень хорошенькой, чем-то напоминающей Инку в детстве, судя по старым семейным фоткам. Если, конечно, убрать раскосость глаз, лёгкую миловидную скуластость, от которой просто можно сойти с ума, — равно так же, как и от убийственно хрустких и ласковых «потягусенек», произрастающих от острых девчоночьих ключиц. Или кого-то ещё напоминала, тоже довольно родного…

Помню, как мы, ещё мальчиками, на чердаке нашей фрунзенской сталинки, где-то в середине шестидесятых наперегонки мастурбировали перед заграничным перекидным календарём с цветными, размером с альбом для рисования, аккуратненькими японками. Японочки были все наперечёт белокожие, с чёрными блестящими волосами, в красивых мокрых купальниках, что для нас означало практическую наготу, потому что пупки у них всё равно были голыми. Остальное добивалось фантазией. У кого её было больше, тот раньше других выстреливал в воздух липучкой цвета рисовой каши на воде. У меня всегда получалось разрядить пистолетик вторым. Первым оказывался мой вечный конкурент и соперник по японскому календарю дядя Вадик. Он же наш общий благодетель и друг. Он-то, собственно, и поставлял нашей мальчиковой команде узкоглазых купальщиц из далёкой восточной страны. Вырывал раз в месяц по одной японке, не больше, и предъявлял для соревнований. Двенадцать месяцев в году — двенадцать объектов вожделений — двенадцать как минимум конкурсов — двенадцать победителей — двенадцать побеждённых. Так он учил нас, пацанов с общего двора, постигать стрелковую науку — чтобы всем потом было хорошо. Нам и было поначалу. До тех пор, пока его не увели из квартиры милиционеры и он не пропал из нашей видимости навсегда.

Но пока не увели, все мы били по мишеням, попадая и промахиваясь, прицельно и как получится, заводя затуманенные глаза в чердачные стропила или устремляя меткий взгляд точно в десятку — в голый японский пупок. Сам он, всегда сдержанный и точный, календарную мишень уважал не слишком, хотя и попадал точней других и приплывал к финалу первей всех нас. А ещё, как бы дядя Вадик ни старался, всё равно было заметно, что интересуют его не самурайки эти с раскосыми щёлками, а непосредственно сами мы. Но не подумайте, не хочу сказать о нём плохого, потому что интерес его ограничивался лишь тем, что он просто косил на нас глаза, когда мы… ну… пока мы наяривали в соревновательном угаре, желая на практике доказать свою мужскую зрелость. Насмотревшись, дядя Вадик всегда приходил к финишу первым, только так опережая ближайшего конкурента и испуская при этом смешной звериный рык. Мы же чуть позже подхватывали его, помнится, неокрепшими фальцетами, в диапазоне от меня до проигравшего.

Через год или больше дядя Вадик присоединил к нашей компании пару незнакомых девочек из интерната, что размещался неподалёку в Хамовниках. Одна потолще, типа казашки или чувашки, раскосенькая, а другая нормальная, как мы. Не знаю, как он там их уговаривал или подкупал, но они пришли и остались на чердаке. И от них ещё довольно сильно пахло отработанным портвейном. Календари к тому времени закончились, но наш лидер пояснил, что нужды в них больше нет и не будет, потому что теперь, когда мы с его помощью прошли школу молодого бойца и окрепли нравственно и физиологически, вполне будет достаточно полученных знаний для того, чтобы… чтобы устроить новые соревнования, на этот раз с отличными девчонками, которые запросто согласны разделить наши увлекательные чердачные мероприятия.