Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога

И ещё порадовался, как мне повезло с детьми. В том смысле, что моё участие в их воспитании становится всё менее востребованным: как-то так удачно раскинулась колода, что мне в этой жизни постоянно катит. И с посвящением тогда, помню, в творцы, целых два раза по двадцать семь минут, и с последующими успехами на литературном поприще, и с моими дополнительными детьми от разных отцов и матерей. В общем, жизнь удалась, согласны? Если бы не мёртвая Инка. Что тоже есть правда жизни, к сожалению…

Снова вернусь к Джазу, теперь уже чуть подробней. Недавно застал его за чтением, что вообще-то меня несколько удивило. Несмотря на Никуськину опеку, книг тот не любил и в руки брал нечасто, лишь в силу школьной нужды. Хотя и писал вполне грамотно и претензий по линии русского и литературы не имел. От прошлой училки — по известным мне причинам. От нынешней — по неизвестным. Как-то научился исхитряться, я чувствовал. Брал обаянием, возможно, либо способностями фантазировать и играть на опережение. Научился широко улыбаться, обнажая снежного колера зубы на фоне баклажановой кожуры. Ну точно, как делал тот проклятый макак, прописанный на отцовской мушмуле. Но это в хорошем смысле, не подумайте чего. Да и друзьями обзавёлся многочисленными сразу же, раньше, чем закончился первый учебный день в русской школе. Вскоре стал заводилой и лидером, доподлинно знаю, Никуська с гордостью доложилась, всё же там на её глазах происходило.

А по домашней жизни не скажешь. Внимательно-негромкий такой, отточенный в движениях, с улыбкой по обыкновению, но не той, широкой, что вне семьи, а домашней, чуть застенчивой и отчётливо благодарной. Недавно ямочки прорезались слабые, каких ни у кого из его родни совершенно не помню. Едва заметные, чуть выше кончиков губ, когда выкладывает их в задумчивую линию. Интересный, одним словом, пацан получается. Но не совсем пока ясно, к какому человеческому типу относится. И какова изначально психофизика. Наверное, я отдал его в баскетбол именно по этой причине, чтобы внести ясность. На бессознательном уровне. Помнил только, что спорт, он тоже раздевает, как и творчество, но только при высокой степени самоотдачи. Теперь главное, чтобы расти не переставал мой мальчик. Нравственно и в сантиметрах. Хотя и с химией тоже хорошо бы разобраться, что там у него и каким способом расщепляется. Про Никуськину химию понимал всё и давно, с самого рождения. А тут рождение упустил в силу известных вам обстоятельств, так что навёрстываем теперь с божьей помощью.

Так вот, застал за чтением. В руках не что-нибудь, а «Стельки из Песца», отцовский роман, свежепереизданный, в новой обложке, с иллюстрациями в броский цвет. Кажется, я тогда ещё пытался вяло возражать, получив на одобрение макет, прогундосил что-то типа: комиксы, мол, напоминает, а там ведь у меня серьёзнейшая тема поднята, этическая составляющая, нравственный выбор, факт греха, проблема морали, всё такое… А они, помню, в ответ, мол, да-да, само собой, всё вами перечисленное имеется в вашей чудной книге, Дмитрий Леонидович, и даже больше, прихватывается и второй слой, невидимый, так сказать, мы это отлично понимаем, мы же с вами профессионалы, не первый день в искусстве, не сомневайтесь. Но подумайте сами, мимо скучной, неяркой, неживой обложки ваш читатель пройдёт и не заметит, он же, как правило, не в курсе, что там, под обложкой, вами соткан целый мир, наполненная событиями жизнь, в которой бурлят и варятся человеческие страсти. Нет, бывает, и знает, конечно, но далеко не всякий. А так, как мы предлагаем… увидит… подойдёт… рука сама, глядишь, да и потянется… И к кассе, к кассе, рассматривая по пути цветные иллюстрации. И что, неужели нам с вами не нужен такой человек? Этот наш покупатель. Нужен, и мы ему поможем, как умеем. Не надобна ему его половинка? Продадим два раза по четвертинке. Но это к слову, к слову, шутим. И помните, дорогой вы наш автор, читатель тоже имеет все человеческие качества, абсолютно все! Так давайте будем психологами вместе, согласны?

Мне осталось лишь снова вяло согласиться побыть попутным психологом и в очередной раз утереться. Но тем не менее прав вновь оказался не я. Доптираж ушёл влёт, как и было обещано издательскими искусствоведами. И в руки я получил очередной конверт толще своего романа. После этого и обнаружил у себя в кабинете увлечённо погрузившегося в мой текст сына. Он даже не сразу заметил, как я вошёл. Сидел в кресле, воткнувшись глазами в страницу, и продолжал её интенсивно буравить. Дышал при этом так, будто занимался мальчиковым онанизмом. Увидев меня, быстрым движением отложил книгу и, так же молниеносно сменив выражение лица с застуканного на деловое, сразу спросил, без всякого приготовительного перехода в тему. Видно, параллельным курсом варилась в голове ещё и другая каша: