Юрий Арабов - Орлеан

– Туповаты. Плохо заточены, плохо…

Василий Карлович, сидевший в зале позади Лидки, видел, что какая-то тайная мысль играет на челе дяди Бори, но что это за мысль, дознаватель понять не мог.

Сам же дядя Боря испытывал противоречивые чувства. Ему вдруг почудилось, что на каталке привезли вовсе не экзекутора, а его тещу Матильду Сергеевну в пепельном парике и с ярко накрашенными губами. Откуда она взялась в цирке, иллюзионист не знал, но желание перепилить ее сделалось совершенно нестерпимым. Теща часто обличала пороки этого мира, говоря, что дядя Боря – двусмысленный и гадкий человек, живущий в пучине философского релятивизма, и теперь, кажется, настал священный час, когда с помощью аттракциона можно было рассчитаться за все со старой стервой.

Он занес пилу над картонными ящиками. Опустил ее в специальный паз и начал делать вид, что пилит. Зазвучала барабанная дробь.

Зубья медленно опускались все глубже и вдруг застряли, упершись в спящее тело, накаченное наркотиками.

Дядя Боря крякнул. Нажал сильнее. Пила под рукой загудела, словно басовая струна. В лицо полетели кусочки мягких тканей. Под коробкой образовалось кровавое пятно. Зрители в ужасе закричали, и часть из них начала торопливо покидать шапито.

А он, собравшись с духом, начал пилить по-настоящему, раскачиваясь как метроном в ритме три четверти, в котором можно играть гитарный блюз, а можно ничего не играть, а только пялиться на стакан и вздыхать о прошедшем. Когда дошел до костей, то несколько человек истерически захлопали, начав аплодировать.

– Пила – вжик-вжик, а человек – прыг-прыг, – пробормотал иллюзионист невразумительную присказку, пытаясь заглушить скрежет зубьев.

Кого-то несильно вывернуло в проход. Неволин пригляделся и узнал в согнувшемся человеке Рудольфа Валентиновича Белецкого.

– Какой ты, к черту, хирург? – сказал ему дознаватель в своей голове. – У тебя же нервы, как у дамочки. На что ты пригоден?

– А какой ты, к черту, дознаватель, – ответила ему голова хирурга не словами, а мыслями, – если даже обыкновенное злодеяние не можешь организовать без свидетелей?

Что-то тяжело упало с кресла как деревянная чушка. Это была Лидка Дериглазова, потерявшая сознание от общей победы.

Неволин же, возбудившись, наоборот, встал на ноги и внимательно вгляделся в то, что происходило в синем луче света.

– Раздвигайте… – приказал дядя Боря униформистам, тяжело дыша и вытирая кровавым рукавом пот со лба.

Униформисты раздвинули ящики. В них был виден срез распиленного тела, похожий на географическую карту.

Барабанная дробь прекратилась. Прожектор погас, и всё погрузилось в беспамятство.

Стояла непроглядная южная ночь, которая только бывает в степи, – без луны и со звездами мельче булавочной головки, словно кто-то поколол лист черной бумаги и намотал на горевшую лампу вместо абажура. Мотор у старенького автобуса чихал и кашлял. На борту его была проведена ритуальная полоса, а над нею чернели две стихотворные строки: «Мы опускаем покрывало на все, что душу согревало». Заднюю дверь приоткрыли, и в нее молчаливые униформисты забрасывали целлофановые мешки, в которые упаковали все, что осталось после вечернего иллюзиона, – искореженные части тела, несвежие опилки, кусочки одежды, пластмассовые стаканы, из которых зрители пили газированный напиток «Колокольчик», потерянные пуговицы и лошадиный навоз.

– …А пила? – спросил у них дядя Боря.

– И пилу туда же, – ответил один из них.

Дядя Боря кивнул, соображая, что теперь ему нужно покупать новый реквизит, и, скорее всего, за собственные деньги.

– А слышали, что было вчера в Славгороде? – спросил его униформист.

– Никогда.

– На площадь перед управой вышли тридцать пенсионеров с лозунгом: «Долой продажную власть!» Слава богу, милиция была с собаками и разогнала несанкционированный митинг.

– Странно, – сказал дядя Боря, – не понимаю, чего им не хватает. Вроде все есть. И степь, и трава… А им все мало. Испорченный, дикий народ.

– И главное, неблагодарный, – согласился униформист.

Дверь автобуса закрыли, мотор взвыл, выпустив из себя облако запоминающегося дыма. Иллюзионист принюхался и пробормотал с тоской:

– Жалко, что дым пропадает даром. Немцы себе этого не позволяли. – И тут же пояснил свою мысль: – У них выхлопные газы шли прямо в салон, в котором сидели асоциальные элементы. Экономично, и не надо никакой пилы.