Владимир Маканин - Испуг

Умерла – и надо бы помочь им с похоронами.

Бездельники, как известно, насчет похорон шустры. С этим меня и звали. С этим меня и манили пальчиком, как манят старого поселковского бездельника. Как манят старого мудака, который топчется о летнюю пору меж чужих дач. Вика пообещала и выпивку. А голос строг. Я плохо ее слышал. Только дурел – от мгновенно узнаваемого (после той ночи) запаха молодого тела.

Возвращаясь, я наткнулся на возбужденного Петра Иваныча, и мы обменялись информацией. Старикам приятно остановиться и поболтать. Застыть вдвоем прямо посреди дороги… Ему тоже сказали про Глебовну (точно так же поманили пальцем шляющегося старого мудака) – и тоже предложили озаботиться похоронами. Но в отличие от меня, Петр Иваныч услышал все внятно и, кажется, обещал.

Хотя ему сразу было ясно, что мы сами с гробом не справимся. И что надо кого-то в помощь.

– Кого?

– А этих… Шизов из Кинобеева .

Вообще-то поселок (в пяти километрах от нашего) звался Конобеево. Однако у многих в головах уже угнездилось Кино , так как была там захудалая богадельня, где дожевывали свою последнюю кашу забытые старики киношники. Тихонькая и такая симпатичная старость. На стенах крупные фотографии. Былых лет!.. Даже поклонники с цветами изредка… Приезжали!.. Но и там перемены: лет пять назад киношников неожиданно доукомплектовали целым взводом крепких молодых шизофреников. Тоже люди. Тоже нужна крыша. Их родная больница попросту сгорела.

Петр Иваныч и меня зазывал пойти с ним в Конобеево. (Было известно, что наши соседи-шизы подрабатывают тем, что хоронят.) Пойти к ним надо сейчас же! Не откладывая!..

– Хотя бы похороним ее по-людски.

Петр Иваныч был слишком возбужден. Я заметил… Он никак не мог смириться со смертью Глебовны.

– Не сделав и глотка! Так ведь и померла… Взаперти! А?.. Разве мы люди? Скажи честно… Разве мы – люди?!

Но в Конобеево я с ним не пошел… Лицо Вики… Я не мог думать. Ни о чем. Я стал как юнец! Как девятиклассник! Ее лицо… Ее бескрайняя постель… Ее ритмично качающиеся (при луне) груди… Сейчас в соседней с Викой комнате лежала в гробу уже прибранная ее тетка (недопившая в своей жизни Глебовна). Но она не волновала меня ни на чуть. Я бы легко прошел мимо. Лежит и лежит. И пусть! Уже не читает…

Я спохватывался. Ну да, да, она умерла. Ну пусть. Все умрем… Я начисто забывал ее. Спокойно, по-мужски.

Зато мой Петр Иваныч был сам не свой. Распалился. Он вдруг сказал, что у меня нет сердца.

– Не пойдешь? – переспросил.

– Не.

Иваныч не сомневался, о чем бедная Глебовна день и ночь думала и тосковала. Особенно по ночам, одна. Такая женщина!.. Ей бы хоть четвертинку! Этот Борис сам-то клюкал и клюкал! Рыбак долбаный! Себя не забывал!.. Четвертинку – и она встретила бы последний свой час с достоинством. Как человек. Нахера ей книги? Жизни ей оставалось – с воробьиный член. Ее иссушили… Какое, собственно, здоровье эти засранцы собирались ей сберечь?!

В середине следующего дня разбудил шум… Я продрал глаза и высунулся на улицу, там званые из Конобеева шизы… Как раз несли на плечах гроб. Рослые! Четыре здоровенных лба монументально надвигались прямо на меня . Не сворачивая… Со сна это воспринималось круто. Стриженные наголо, суровые молодые мужики. Был какой-то нескрываемый вызов в их жестких взглядах. Шли и в упор смотрели… Как на следующего .

Не сразу, но я сообразил – им всего лишь надо было обойти трудное место. У моего дома… У моего Осьмушника с гробом как-то развернуться… Косогор… А на той стороне непролазного овражка их уже ждала грузовая.

Позади гроба родня, зеваки… Там же плелся мой Петр Иваныч. Скорбный. А вот Вики не видно. Мне стало легче, оттого что ее близко нет. Сердце (мое, как юношеское) уже хотело от красивой Вики отдыха… Сейчас бы ее не видеть. (Хорошо, что она в машине.) А четыре лба торжественно несли домовину теперь не на меня – мимо меня. Но что за лица! Какова поступь. Я так и вспомнил звездное небо над головой.

Я мог бы поклясться, что за мою долгую жизнь это впервые, когда несущие – соответствуют. Когда соответствуют ноше… Исполняют долг. Прямо на моих глазах!.. Когда живые люди (не киношные) несут на плечах гроб… Когда все четверо величественны и достойны гроба.

Отслеживая, я ходил в темноте кругами. Кругами – это самое простое в любовной маете (самое понятное). Если ночь не спишь. Если всё тихо… Можно уйти довольно далеко… Простор завораживает.