Владимир Маканин - Испуг

Она вернула боржоми… И как раз чуть посветлело: луна?.. А Вика сонно – но слышно – дергала меня сзади за рубашку, какая луна , раздевайся скорее, что ты так долго …

Вика среагировала просто, как реагирует давняя подруга или жена: она раскрылась. Едва я придвинулся… При том, что она продолжала свой вполне спокойный сон. Я… я как бы навис, а не налег. Я хотел избежать узнавания (вернее, неузнавания) моего тела. Но зато я не стал спешить. Как умно не спешить! С первой же минуты всякое волнение отступило. Я получал радость по высшему разряду. В моем возрасте радость особенна и уже без оглядки. (Все равно завтра инсульт или что-нибудь еще.) Так что я все взял. И когда миг уходил, миг кончался, мой миг уже не вернуть, я даже дал себе слегка вскрикнуть, хотя и сдавил в горле ликующие звуки. Вика тоже пискнула и тоже негромко. Сдавив свою радость сном.

Но прежде чем провалиться в сон совсем, она вновь попросила, уже сладко и хрипло:

– Боржом…

И я вновь дал ей – подал машинально, легко! Дважды глотнув, она сразу вернула. Я поставил боржоми на прежнее место… Осторожно коснулся донышком пола. А Вика уже спала.

Кажется, я даже расслышал, как там (за дверью с желтой внизу полоской) мучительно перевернули очередную страницу. Красноносая читала… Страдалица… А я, уже на ногах, заново застыл перед ее дверью. Придерживая, я поглаживал непочатую бутылку с портвейном… В моих мозгах зациклилось. Стоял и тупо смотрел. Как будто все еще слышал приказ: иди!.. Но зачем мне была теперь Викина тетя? На фига мне Глебовна? Желтое лезвие давило на глаза. Как наваждение. Однако я оторвал взгляд… Я ушел… Зато я счастливо оглянулся на постель, где спала красивая Вика.

Я только-только успел отойти от их дачи. Издали машины. Фары… Возможно, вернулся Борис. Возможно, с уловом… Рыбак!

– Не сумел?.. Эх ты! – посетовал дождавшийся меня Петр Иваныч. И вздохнул. (Но я тотчас почувствовал, что опечален он не слишком.)

Оправдываясь, я нес что-то несуразное про то, как я кружил и кружил в темноте. Заблудился… Там, мол, не учтенная нами комната…

– Такой план был, а ты! – продолжал свое Иваныч.

И все отчетливей я слышал его довольный смех. Мечтательная стариковская смешинка! Я оправдывался, а он уже мысленно был там. Во тьме… Я рассказывал, а его тянуло к той желтой полоске под той дверью.

– В другой раз ты сам, Петр Иваныч. Попытайся… В субботу Борис опять уедет.

– Гм-м.

– И орел-решку кидать не надо, – как бы незаметно подсказывал я. Я был щедр.

И лишь нарочито трусовато я озаботился – выдержит ли печень Глебовны наш портвешок.

– Еще как выдержит! – Петр Иваныч откупоривал невостребованный портвейн и расспрашивал. Он хотел знать. Какой-никакой опыт! Ему на будущее…

Так что я опять рассказывал о желтой полоске под дверью и о неожиданной путанице комнат. О повороте (левом, а не правом) на их кухню. Рассказывал – а сам думал о Вике… Ее ласковые руки… Ее спящее тело.

На другой… нет, на третий вечер я топтался возле Викиной дачи. Туда-сюда. Вот где оказалось наваждение. Вот где бритва! Я уже не мог без нее… Хотя бы увидеть. Просто увидеть. (Старикашку потряс случай неожиданной, нечаянной любви. Меня потрясло… БОРЖОМ – как звук трубы.)

Я топтался. Возле их дачи…

На меня из окон выглядывали Викины старики. Втревоженными рожами. В чем, мол, дело?.. А ведь я просто-напросто прошел мимо. Спокойно прошел. Ну да, возле их забора прошел не в первый раз. Ну да, в пятый.

А вечер был так тих. Запахи… Настой трав… Я только-только поравнялся опять с их домом – как вдруг старенькая дверь: скрип!.. И по ступенькам крыльца, всего-то три ступеньки, сходит Вика. Она… Этак ровно, этак меланхолично молодая красивая женщина сошла по ступенькам. Идет к забору. Ближе… Явно в мою сторону, и что?.. – и строго манит к себе пальцем. Меня бросило в жар. С ума сойти!

Ее летнее платье… Цветастое легкое платье было ни на чем – только на ней. На прохладном (из дома) теле. Вика и не подумала прикрыть вырез на груди ханжеским бабьим жестом. Дух ее тела заколыхался совсем рядом и завис. Одуряющий, под стать травам вокруг!.. Задрожал в моих ноздрях. Дух молока и сена.

Не знаю, что мне грезилось за эти десять быстро сближающихся наших шагов. Да я и не помнил себя. Шел… На ее зов.

Однако новость от нее узналась неожиданная и печальная: нет больше Глебовны. Бедная читающая женщина умерла. Сегодня в обед… Оказывается, болела Глебовна уже с полгода. В своем уголке… Да и отболела.