Сэмуэль Шэм - Божий Дом

— Но это же мошенничество!»

— Конечно. И не только. Это еще работа для тебя, а Поцель просто делает деньги. Это — дерьмо.

— Это — безумие.

— Это — медицина по-божьедомски.

— Ну и что же мне делать?

— Начни с того, что перестань с ней общаться. Если ты будешь с ней разговаривать, она пробудет здесь вечно. А потом натрави на нее студента. Ей это не понравится.

— Она гомересса?

— Она ведет себя по-человечески?

— Конечно! Она приятная старушка.

— Правильно. СБОП. Не гомересса. Но в твоем листе наверняка есть гомер. Вот, смотри, Рокитанский. Пойдем.

Рокитанский был похож на старого бассета. Он был университетским профессором и пережил массивный инсульт. Он лежал, привязанный к койке. Вливание внутрь, катетер наружу. Неподвижный, парализованный, глаза закрыты, спокойное дыхание, наверное, ему снится косточка, или хозяин, или хозяин, бросающий косточку.

— Мистер Рокитанский, как поживаете?

Пятнадцать секунд спустя, не открывая глаз, медленным густым рыком из глубин развалившегося мозга, он сказал: КХРША.

Довольный, я спросил: «Мистер Рокитанский, какой сегодня день недели?»

КХРША..

На все вопросы он ответил точно также. Мне стало грустно. Профессор, а вот теперь овощ.

Опять я подумал о деде и проглотил ком, вставший в горле. Повернувшись к Толстяку, я сказал:

— Это ужасно. Он скоро умрет.

— Нет, он не умрет. Он бы хотел, но не сможет.

— Он же не может так жить!

— Конечно, может. Послушай, Баш, существуют ЗАКОНЫ БОЖЬЕГО ДОМА. ЗАКОН НОМЕР ОДИН: «ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ».

— Это же бред! Конечно, они умирают!»

— За год я не видел этого ни разу, — сказал Толстяк.

— Они же должны!

— Зачем? Они так и живут. Молодые, вроде нас с тобой, умирают, но только не гомеры. Никогда не видел. Ни разу.

— Почему?

— Я не знаю. Никто не знает. Это необъяснимо. Может быть, они уже прошли смерть. Это ужасно. Самое ужасное. [17] Если и преувеличение, то небольшое. Септический шок с почечной и печеночной недостаточностью, со стандартной смертностью за 50 %, одна наша, из местного дома престарелых, переживала на моей памяти раз восемь. У другого — из-за очередной инфекции и септического эндокардита — взорвался аортальный клапан. Года два назад. Недавно он поступил с очередной инфекцией пролежней, благополучно вылечился и вернулся в богадельню. Лучше не спрашивайте, что происходит с сорокалетними, поступившими с теми же диагнозами.

Потс вернулся обеспокоенный и озадаченный. Он просил Толстяка помочь ему с Иной Губер. Они ушли, а я вернулся к Рокитански. В полутьме палаты, мне показалось, что я увидел слезы, стекающие по его морщинистым щекам. Меня захлестнуло волной стыда. Желудок перевернулся. Слышал ли он нас?

— Мистер Рокитанский, вы плачете? — спросил я и с нарастающим чувством вины ждал ответа.

КХРША.

— Вы слышали, что мы говорили о гомерах?

КХРША.

Я сдался и пошел слушать, что скажет Толстяк об Ине Губер.

— Но нет же никаких показаний к обследованию ЖКТ, — настаивал Потс.

— Медицинских показаний, — отвечал Толстяк.

— А, какие еще есть?

— Очень серьезные для Частников Дома. Скажи ему, Баш, скажи ему.

— Деньги, — сказал я. — «В дерьме ооочень мннооого денег».

— И, чтобы ты не делал, Ина здесь проведет несколько недель. Увидимся на обходе через пятнадцать минут.

— Это самое печальное, что я делал в жизни, — сказал Потс, поднимая обвисшую грудь, пока Ина верещала и пыталась его ударить привязанной рукой.

Под ее грудью мы обнаружили зеленую желеобразную субстанцию и, когда ужасный запах достиг нас, я подумал, что Потсу этот первый день дается еще хуже, чем мне. Он был перемещенцем из Чарльстона, Южная Каролина, сюда, на Север. Выходец из богатейшей Консервативной Семьи, владевшей домом мечты среди жасмина и магнолий на улице Легаре и дачей на острове Пале, где все, что было — это ветер и волны, и плантацией в дельте Миссисипи, где он и его братья сидели на веранде и зачитывали друг другу отрывки из Мольера. Потс совершил роковую ошибку, пойдя в Принстон, и ухудшил ситуацию, пойдя в ЛМИ. В ЛМИ, во время мучений на занятиях патологической анатомией, он встретил аристократичную девицу из Бостона, а, так как весь сексуальный опыт Потса состоял из редких встреч с учительницей младших классов из Чарльстона, которой по ее словам импонировала его голубая кровь, он подвергся нападению, сексуальному и интеллектуальному, и, как фальшивая весна в феврале, когда появляются пчелы и набухают почки, убитые потом следующими заморозками, между двумя студентами расцвело что-то, что они назвали «любовью». Они поженились прямо перед интернатурой, его в терапии в Доме, а ее в хирургии в ЛБЧ, Лучшей Больнице Человечества, престижной, связанной с ЛМИ больнице для богатых ВАСПов [18] WASP — White Anglo-Saxon Protestants. на другом конце города. Дежурства их редко совпадали, и радость секса превратилась в сексуальные мучения, ибо какое либидо выдержит две интернатуры. Бедняга Потс. Золотая рыбка в аквариуме с хищниками. Даже в ЛМИ он был печален и все, что он делал, лишь углубляло степень его депрессии.