Алексей Скрипников-Дардаки - Комната мести

— Скажите, — обратился я к Форду, — а могу я прямо сейчас отправить Сатше и Норе хотя бы тысячу?

— Да, пожалуйста, — сказал Форд, — оставьте мне их телефон.

С минуту доктор молчал, обводя нас вопросительным взглядом.

— Если у вас больше нет пожеланий, я готов проводить вас в ваши апартаменты.

Доктор повел нас по тусклому длинному коридору, в конце которого была внушительных размеров железная дверь. Он отворил ее, и мы оказались в абсолютно голой просторной комнате, не имеющей окон.

— Подождите здесь секундочку, — озабоченно попросил Форд, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В этот же момент погас свет, и мы оказались в кромешной тьме.

— Этот мудак решил на нас электричество сэкономить? — недоуменно спросила Эшли.

— Эй! — громко сказала она, — Форд! Какого черта у нас нет света?

Ответа не последовало.

— Идиот, мать твою! Выпусти меня отсюда! — заорала американка, колотя ногой в дверь. С девушкой началась истерика.

— Так я и знала! Так и знала! — зарыдала она — Я чувствовала, что нас кинут!

Как дикая птица, запертая в клетку, она билась о дверь, плакала, кричала, просила… Но без толку. Ответом была могильная тишина.

— Джакомо! Как это похоже на Джакомо, — глубоко вздохнув, задумчиво сказал француз и, облокотившись на стену, медленно сполз на пол.

— Нас хотят убить, отравить газом, — как в трансе, затараторила Эшли, — я чувствую запах газа от пола, от стен — от всего. Мы умрем, умрем, умрем…

Девушка легла возле двери, свернулась калачиком и обняла голову руками. Мои глаза постепенно привыкли к темноте. Я попытался на ощупь пройти всю комнату, но не обнаружил ни одного предмета. Стены были абсолютно гладкими и холодными. «Склеп», — подумал я и тоже лег на пол, уставившись в черный потолок. Первым нарушил молчание Жоан:

— В Сьерра-Леоне было тоже темно. Неизвестность. Нас держали в яме. Сначала мы кричали, звали на помощь, просили, затем начали молиться. Громко. Почти орали, чтобы наши похитители знали, что мы надеемся на Божье заступничество. Потом выбились из сил, сели на землю, обхватили голову руками и замолчали. И так неделю, без еды и питья. Потом мы ели сухие комки глины, свои засохшие испражнения…

Не несколько минут воцарилась тишина.

— Извините, Жоан, — начал я, — не хочу вас вызывать на откровенность, но вы сказали «Джакомо! Как это похоже на Джакомо». Так вот, может, вы догадываетесь, почему нас здесь заперли?

— Я не мог простить ему, что он отправил меня в эту проклятую миссию, — с досадой в голосе сказал француз.

— Кто же он?

— Кардинал. Кардинал Джакомо Аспринио. Понимаете, я ненавижу солнце, жару, этих назойливых заразных мух, неизвестную кухню, приготовленную грязными руками… Экзотика не по мне. Меня тошнит от запаха негритянского пота…

— Зачем же вы поехали? Неужто боялись ослушаться святую церковь?

— Нет, — усмехнулся Жоан, — какая церковь?! Я боялся Джакомо. Он решил испытать меня. Он знал, он всегда все знал. И в этот раз он предчувствовал, что со мной что-то случится…

— Почему же он позволил вам ехать?

— Он хотел наказать меня.

— За что?

— У каждого из нас есть то, что мы не можем простить ни себе, ни другим. Во мраке трудно лгать, не правда ли?

— Да, — согласился я, — мне кажется, что мы здесь для того, чтобы что-то рассказать друг другу, что-то очень важное… странное, может.

— Возможно, — отозвался Жоан. — Наши судьбы чем-то близки. Вот вы сказали, что покинули свой монастырь из-за женщины?

— Да, почти…

— А я ушел из церкви из-за Джакомо. Если бы душа Джакомо жила в женщине, я бы ушел из-за женщины, ели бы в осле — из-за осла.

— Вы ушли из-за мужчины? — осторожно спросил я.

— О, нет! Нет! — бурно возразил Жоан. — Из-за слабости, из-за трусости, в общем, из-за Джакомо. Кардинал знал меня с ранней юности. Между нами была странная связь. Знаете, как говорят: «Магия чувств». Он проницал в меня настолько глубоко, что я задыхался от счастья своей глубины. Мне казалось, что я бездонен, совершенен, как Бог. Колокольчики помните? Такие, китайские, из трубочек? Ты заходишь в комнату и, ах, случайно задеваешь их головой, и они начинают чудно долгий мелодичный разговор между собой. Так и с Джакомо. Один его случайный взгляд, одно пустяшное слово, и я весь звучал, переливался, пел восточными четверть- и полутонами. Да и сам кардинал был как белое вино. На первый взгляд такое сухое, терпкое, живое, полнотелое, с ореховой горчинкой. Но это вначале. Когда же я его узнал поближе, произошел взрыв вкуса: тропические фрукты, розы, долгое мучительно прекрасное послевкусие и желание повторить, выпить его бокал за бокалом, до дна, до беспамятства, теряя разум, приличия… но потом, потом ты понимаешь, что ошибся непоправимо, что воспользовался, пока хозяин «где-то», и пил не свое, а его — дьяволово.