Алексей Скрипников-Дардаки - Комната мести

— Не надо, — опустив голову процедил Жоан.

— Хорошо. Вы, госпожа Рэй, — обратился Форд к американке, — тоже имеете что-то против? Ведь и вы — известная личность. Помню, как вся европейская пресса обсуждала мужественную девочку, написавшую роман в психушке…

— Ага, ага, кажется, я поняла, — замотала головой Эщли, — типа, если я вас сейчас, — она показала средний палец руки, — то вы меня того… отправите обратно в клинику, и мой приговор снова окажется пожизненным. Вообще-то я уловила, зачем я здесь. Меня не обдуришь. Восемь лет каждый день я ходила в туалет, подмывалась, меняла прокладки под пристальным взглядом таких сладких типов, как ты. Они говорили: «Все хорошо, Эшли. Ты скоро поправишься», а сами кололи мне в вену зеленую дрянь, превращавшую меня в безмозглое насекомое…

— Ну, что вы, госпожа Рэй, мы не изверги, — зевая, сказал Форд и расплылся в своей фирменной кошачьей улыбке. Несколько секунд он не сводил глаз с Эшли, затем достал из ящика стола книжку с белой розой на черной глянцевой обложке. — Вот ваше творение, — наигранно торжественно произнес доктор, — «Ублюдки с Манхеттена» — гениальный пример юношеского психопатического мышления на фоне параноидальных фобий, связанных с поздним началом менструального цикла и маниакальной депрессией. Действительно, клинический случай!

Доктор раскрыл книгу наугад и начал читать вслух:

«Сегодня двадцать первое сентября. Я получила библией по лицу. Наотмашь. Тайно читала „Ведьму“. Естественно мать. В классе мне нравится один парень. Некрасивый. Ничего серьезного. Мы не встречались. Он сноб. Прирожденный одиночка. Изгой. Он — дерево, которое хочется обнять. Ноль, помноженный на ноль. Что? Что? Пустота? Бездна? След между пустотой и бездной? Тонкий. То-ню-сень-кий, как намек, что между пустотой и бездной есть некое родство. Она — его суть — то, что он пока не знает. О себе? Она — его сущность, то, что она пока не знает о себе. Дура?! Нет! Хуже! Я рассказала матери об этом парне, о том, что в парке мне нравится дерево… Мать. Орала, как резаная свинья: „Иисус! Слышишь, идиотка, Иисус — твой жених!“ Мать. Вечно нудит: „Ты слабая, ты безвольная, ты умственно отсталая…“ Каждый день меня будят. Семь утра. Зуммер. „Эшли, девочка, вставай, папа договорился, сегодня ты едешь в школу для умственно отсталых подростков“. Я одеваюсь. Замерзаю. Руки. Трясутся, не слушаются, не завязывают чертовых кроссовок. Я ненавижу Бога. Что ему дать? Мышьяк? Крысиный яд? Он так обкурился людской дури, что отдал на распятие своего сына. Он его будил. Зуммер. Тебя завтра распнут, тебя завтра распнут, тебя завтра… Газ — вот выход. Ручка газового вентиля гладкая, приятная, ее так и хочется повернуть. Я открываю газовый вентиль, выхожу из дома в сентябрьскую ночь. Она заперла дверь. „Если Ты их любишь, спаси их“, — говорю я. Ночи? Утро. Они мертвы. Мама. Папа. Аллилуйя! Несут на носилках в черных целлофановых мешках. Если снег мешает рисовать, убейте его!»

— Да! Да! Все это так! Что вы хотите услышать еще? — усмехнулась американка. — Может, вам рассказать в подробностях, как меня домогался мой папочка, а потом как со слезами каялся перед всей своей баптистской тусовкой? А они его прощали, жалели, просили Иисуса помочь ему избавиться от лямблий, от икоты, от пристрастия к бисквитам «new-sweet» и желания трахнуть несовершеннолетнюю дочурку…

— Успокойтесь, милая Эшли, — не снимая улыбки с лица, сказал Форд, — у вас будет время рассказать, как все было на самом деле…

— Мерзко, — отозвалась Эшли, смерив Форда презрительным взглядом. — Мерзок ваш шантаж, ваши намеки, ваш… У вас можно курить?

— Пожалуйста, — развел руками доктор, — вы здесь ни в чем не ограничены. Кроме того, вам заплатят. Очень хорошо заплатят. Выйдя отсюда, вы начнете новую жизнь. Вы же решили начать новую жизнь? — внезапно обратился ко мне Форд.

Я открыл рот, но доктор продолжил:

— Когда вы просили беженство во Франции… Я внимательно изучил протоколы ваших допросов. Так вот, они мне показались… нет, не неинтересными, а какими-то не очень правдивыми, что ли. Уход из монастыря. Так пафосно, трагично, красиво. Вы искали чистоту веры, но, не найдя ее в официальной церкви, занялись провокационным искусством. Так сказать, вызвали всевышнего на дуэль и победили, как тот библейский Иаков, боровшийся с Ангелом и ранивший его в ногу. Вы приняли участие в скандальной антирелигиозной выставке, имевшей на западе довольно большой резонанс. Вас подвергли гонениям, угрозам и так далее. Но все-таки причины ухода из монастыря и дальнейших метаний, как мне представляется, другие. Уж точно они не имеют отношения к поиску Бога и желанию самовыразиться через искусство.