Алексей Скрипников-Дардаки - Комната мести

Мать Жоана умерла в Греции, упав с яхты в море во время очередного эпилептического припадка. Когда ее труп вытащили из воды, все люди, присутствующие при этом, пришли в неописуемый ужас: голову несчастной женщины оплел огромный осьминог, как будто желавший высосать ее мучительную одержимость без остатка.

В двенадцать лет Жоан остался сиротой. Его отец несколько раз пытался жениться, но все женщины, с которыми он заводил романы, оказывались или иностранками, или алчными, или чересчур молодыми для него. Он умер прямо в примерочной своего друга Ива Сен Лорана, застегивая ширинку знаменитых облегающих штанов «la klimek» из китайской ткани с бронзово-голубым отливом и белыми пижонскими отворотами.

Молодой человек одарил нас лучезарной белозубой улыбкой и представился:

— Меня зовут доктор Форд. Я являюсь директором Парижского отделения Бостонского «Института эволюции мозга». Я не обманул вас, вы действительно станете участниками одного глобального проекта… — доктор сделал загадочную паузу, — Я знаю, что вы оказались в крайне сложной жизненной ситуации и пока не видите выхода из нее. Стены нашего института станут на некоторое время вашим домом. Вы будете иметь полный комфорт: еду, алкоголь, книги, музыку, видео-фильмы — то есть все условия для того, чтобы… — доктор Форд бросил на нас многозначительный взгляд, — для того, чтобы, — повторил он, растягивая слова, — вы имели возможность досказать то, что не досказали, выразить то, что до сего момента было для вас невыразимо. Нас интересуют только потоки вашего сознания, где они диаметрально разойдутся, где слегка заденут друг друга, где сольются воедино и образуют море. Никаких психотропных, галлюциногенных препаратов, никакого гипноза к вам применяться не будет. Даю слово…

— Но зачем вам все это? — перебил Форда Жоан. — Кормить, поить трех опустившихся и, по-видимому, морально раздавленных людей (хотя говорю сейчас только за себя), выуживать их бредовые фантазии… Вы не думаете, что мы будем разыгрывать перед вами спектакль, выдумывать нереальные события, попросту издеваться над вами, а вы начнете пялиться в свои лупы, микроскопы, детекторы лжи, анализировать каждое наше слово? И вообще, почему именно мы? Что, на свете мало придурков?

— Почему вы? — задумчиво улыбнулся доктор Форд. — Вы, месье Жоан де Розей, — сами только что ответили на свой вопрос. Вы хотите нам врать, разыгрывать пьесы, дурачить нашу технику? Откуда у вас такой антагонизм? По-видимому, вам определенно есть что скрывать. Вы боитесь?

— Вы меня неправильно поняли, — попытался оправдаться Жоан, — просто когда каждое твое слово фиксирует пленка, хочется говорить не то, что думаешь, а то, что от тебя хотят услышать. В общество ты входишь в костюме, ты свеж, элегантен, сложен, ты ловишь на себе восхищенные взгляды, а дома, например, ты можешь ходить неумытым, громко испускать газы, смотреть дешевые сериалы или самозабвенно ковырять в носу, сидя на унитазе.

— Вы правы, отец Розей, — одобрительно покачав головой, сказал Форд, — Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя здесь именно, как дома. И, поверьте, мы не будем записывать ваши разговоры, нам не интересны частности. Нам важен результат. А на ваш вопрос: «Почему здесь именно мы, а не кто-то другой?», я отвечу. Может быть, вы забыли, что вы — не просто ренегат, вы — медийная личность. Вся Франция 15 лет назад следила за вашей судьбой, когда вас и тех двух несчастных монашек похитили в Сьерра-Леоне. Помнится, повстанцы вели себя странно: они не выдвинули никаких политических требований и не просили денежного выкупа. Через два года вы объявились, правда, один, так и не рассказав, что случилось с монашками. После всего этого вы ушли из лона католической церкви и порвали с религией.

— Я вовсе не порвал с Богом, — начал Жоан, но Форд иронично перебил француза:

— Я знаю, что вы скажете: Бог и религия — это совершенно противоположные понятия, бла-бла-бла… Я это могу слушать от кого угодно, но только не от вас, воспитанника блистательного кардинала Джакомо Аспринио — до мозга и костей упертого системщика. Вы говорите мне то, во что сами не верите.

Жоана передернуло, он побледнел, вскочил со стула:

— Я ухожу! Идите вы у черту со своим институтом! Я лучше подохну на улице, чем позволю вам копаться в моей душе.

— Зачем же на улице? — спокойно сказал Форд. — есть и другие менее проветриваемые места. Поверьте, подохнуть на улице Парижа — честь, а не наказание. Я знаю, что вас так задело. Вовсе не мое обвинение в безбожии, а кардинал, не так ли? Но вернемся немного назад. Дело в том, что монахини-евхаристинки, которые оказались с вами в плену, были казнены повстанцами, но есть одно «но»… Мне продолжать?